За чаепитием ребята провели как минимум час. А потом привели класс в порядок и покинули школу.
Новые друзья проводили Марину до самого подъезда. Некоторое время постояли молча в свете, лившемся из окон дома, он казался тёплым, надёжным островком в зимней темноте двора.
– Ты завтра не бойся, – сказал Марине Коля, – ты ведь двенадцатая. Я буду сражаться как лев, чтобы до тебя очередь не дошла.
– И я, – пообещал Валера.
– Как лев пусть сражается Коля, а ты будешь как бешеный слон, Седых, – съязвила Катя.
– Марина, ты не обращай внимания, что Катька Валеру подначивает, – посоветовал Николаевой Миша и добавил злорадно: – Просто Михеевой Седых нравится.
Катя показала Мише язык, но ничего не сказала.
– А ты как кто будешь сражаться? – спросил Михееву густо покрасневший после слов Миши Валера.
– А я просто буду сражаться, – усмехнулась Катя.
– До последней капли крови, – прошептал Миша, и Марина вздрогнула.
Все замолчали, а потом начали торопливо прощаться и разбегаться кто куда. А Марина всё стояла на месте, словно понимая, что она должна уйти последней. Двенадцатой. Разве это не её любимое число?
И вот на дорожке к подъезду остались только она и Миша.
– Ну пока, – сказала Марина и повернулась к двери, но Миша поймал её за руку.
– Подожди, – сказал Лосев. – То, что Катя сказала, это правда. Ты мне действительно очень нравишься. Прости, я должен был сказать, потому что завтра мы будем стражами. И прости меня, если сможешь, за то, что я сделал.
– Что сделал? – Сердце Марины бешено заколотилось. Никогда ещё ни один мальчик не говорил ей о своих чувствах. Их с Васей часто дразнили женихом и невестой, но это было совсем другое. – Миша, – она споткнулась на имени, но быстро взяла себя в руки, – Миша, почему, когда я согласилась стать стражем, ты вдруг стал таким… несчастным?
– Потому что я сволочь! Я так хотел, чтобы ты стала стражем, чтобы была рядом, чтобы заметила меня, что забыл, к чему это может привести.
– А к чему это может привести? – Марина поёжилась.
– Мы завтра все можем погибнуть, – сказал Миша. – Не понарошку, а на самом деле погибнуть. Я так запрещал себе думать об этом, что действительно забыл, насколько всё это серьёзно. Вот Женя наверняка об этом не забывал. А я просто трус и жалкий эгоист, но это очень тяжело – целый год думать, что однажды вновь начнётся сражение. Но ни это и ни то, что ты мне нравишься, очень нравишься, меня не оправдывает.