Я предложила Нежмие кофе, она отказалась, сказала, что дома ее ждут, ей еще надо мыть детей, укладывать их спать. Я видела, как была она счастлива своей встречей с семьей, как знала и то, насколько хрупка ее семейная жизнь.
– Смотри, – тоненькая, на вид весившая килограммов пятьдесят, сильно загорелая и жилистая Нежмие (ее выкрашенные хной темно-медные кудрявые волосы были заколоты на затылке), в джинсах и синей куртке, похлопала себя по плоскому животу: – Шишка!
Значит, большой живот, растолстела. Я засмеялась. А она быстро, проглатывая слова, заговорила о том, что ради экономии она покупала в огромных супермаркетах Божужоса только дешевые печенья, упаковки кексов-магдаленок (двадцать штук – одно евро с мелочью), только ими и питалась и растолстела вот…
Я даже не успела показать ей конверт (а она и не заметила его), как она уже ушла. Упорхнула – в дождь, в темень. Она храбрая, эта Нежмие, ничего не боится: ни темноты, ни тирана-мужа, распускающего руки, ни холода, ни тяжелой или грязной работы, ни новых стран, пугающих других людей своей неизвестностью, незнанием языков, отсутствием знакомых. Она – как птица, готовая выпорхнуть в любую сторону, подняться до небес и смело лететь навстречу неизвестности – только бы подальше от нищеты, от унижений…
Я взяла в руки сложенную в несколько раз тяжелую белую, в зеленых оливах, скатерть и прижала ее к груди – попыталась представить себя в Испании, в большом белом доме – с мужем, детьми. Картинка как-то не вырисовывалась. Но в Испанию мне хотелось. Быть может, потому, что Нежмие мне и в прошлый раз много о ней рассказывала, радуясь тому, что есть кому рассказать о том, что ей было близко и что она так любила. Она жила воспоминаниями о красивой солнечной Испании от поездки до поездки – от кампуса до кампуса[3].
Я взяла нож и распечатала конверт.
Елена и Константин Вьюгины сидели в небольшой, с низким потолком, комнатке старого дома в пригороде Варны, окруженные незнакомыми людьми, которые теперь назывались почему-то их родственниками, и смотрели плохо снятый видеоматериал: свадьбу их дочери.
Была жара, Елена, запакованная в тесный розовый костюм, пыталась ущипнуть себя, чтобы убедиться: все, что она видит, – правда. И это чучело на экране, одетое в белое платье, украшенное красными цветами и с большим же цветком на голове, – ее единственная дочь Наташа? А смуглый суховатый парнишка с черными глазами, одетый в белый неуклюжий костюм – их зять Тони?