«Нужно работать в открытом поле жизни, на всю систему, на коллективное поле Земли через каждого человека. Ребенок должен взять на свою совесть всю систему мироздания. Коррекция жизни ребенка – это участие во всех процессах, которые происходят во всей Вселенной!» – говорил Щетинин и называл сектантством и закрытой учебной системой обычные школы.
* * *
Я решила, что ни за что не буду ходить на народные пляски. Сколько меня ни пытались принудить, ничего у них не получалось. Все равно мамаша не покупала мне туфли, необходимые, чтобы выцокивать нужные ритмы, – они как-то неоправданно дорого стоили.
Больше всего в этом учреждении мне нравились летняя площадка для занятий и полигон. Полигон находился в лесу, в отдалении от школы, как бы и не имея к ней отношения. Я бы ночью дернуть из школы не рискнула, шмальнет еще какой малолетний казак, приняв сдуру за террориста, которыми нас пугает на сборах велеречивый Михал Петрович Щетинин.
Полигон – крутая тема. Секундомер, и ты бежишь, забираешься по врытой в землю огромной – вероятно, тракторной – шине, прыгаешь на землю, падаешь в прорытый руками неведомых усердцев тоннель, который заботливо прикрыт ветками с листьями. По-пластунски ползешь по нему, выбираешься, залезаешь на шину поменьше. Бежишь. Дальше шина меньше диаметром. Прыгаешь. Повторяешь. В оставшееся время отрабатываешь удары. Это единственное, что меня теперь интересует. Я занимаюсь и на тренажерах, мой отважный пример – Сара Коннор, когда она бежала из тюремной психушки во втором «Терминаторе».
Булгаков запрещен, потому что «дьявольский». Достоевского читать не дают, считают его бесовским и мрачным. Только книга «Подросток» осталась в библиотеке, наверное, это какой-то знак. Хороших книг очень мало, много советского неинтересного хлама. Мне катастрофически не хватает знаний и умного собеседника, и снова, как в детстве, я читаю все подряд и повторяю себе: вот еще на один день меньше осталось до следующего лета, когда я получу аттестат. Я готова завести дембельский календарик, но это непременно заметят и осудят меня всем миром.
Холодные отношения между вечно голодными лицеистами, харизматическая фигура властного Щетинина, на которого все чуть ли не молятся: крутобедрые казачки, хороший паренек Василек, главное достижение которого, похоже, что он восемьсот раз отжимается на кулаках… Но если летом это еще казалось более-менее необычным, эдакий строгий детский лагерь со своей спецификой, то осенью обстановка в школе стала приводить меня в настоящее отчаяние.