– Ничего не скажешь, добыча!
– А где ж задок потеряли?
– У лесника в погребе, – пробасил Самохвалов, похлопав меня по плечу. – Не поздоровилось бы нам, если б не…
В начале улицы затарахтел легковой автомобиль и, поднимая пыль, плавно подкатил к штабу. Собравшиеся вокруг телеги казаки поправили фуражки, подтянули ремни, одернули мундиры. По всему видно было, что прибыло начальство корпуса.
Высокий широкоплечий генерал, облаченный в длинную синюю шинель и брюки с широкими лампасами, спрыгнул с подножки и подошел к Благородову. У него были тонкие черты лица, брови вразлет, короткие волосы, огромные усы. Мне стало ясно, что это сам генерал Мамантов, командир 4-го кавалерийского корпуса Донской армии, возглавлявший знаменитый рейд!
– Как ваша охота, адьютант?
– Кабан ногу задел клыком, ваше превосходительство!
– Бывает, на то он и кабан. Врачу показывались?
– Как раз собираюсь.
– Скорейшего выздоровления!
Подъесаул взял из телеги сапог и захромал в сторону следующего по порядку дома, где, наверное, и остановился военный доктор. В это время к штабу приблизился небольшой отряд конных казаков с группой пленников. Они были в лохмотьях, с синяками на лицах и кровоподтеками. Их сопровождали вездесущие сельские мальчишки с бабами. Суровый чубатый подхорунжий, вооруженный шашкой и карабином, спрыгнул с лошади и лихо отдал честь генералу.
– Кто такие? – спросил тот, изгибая дугой темную бровь и подбивая кверху кулаком усища.
– У соседнего села взяли, ваше превосходительство! Члены какой-то коммуны. Извергами нас называли, а вас… хм-м… кровопийцей!
Казак, стоявший возле Самохвалова, сплюнул и процедил вполголоса:
– Коммунары, мать их ети!
Мамантов продолжал смотреть на пленных, которые не падали ему в ноги, не просили пощады. Что он в этот момент думал? Что проехал столько верст с Хопра, чтобы услышать от простых крестьян вот это?! Что и для них он старался, а они считают его кровопийцей?.. Не знаю, но в следующую секунду он решительно дернул козырек фуражки с красным околышем.
– Расстрелять!
Пленных схватили и поволокли к оврагу возле села. Бабы зашушукались, кое-кто из них пустил слезу. Мальчишки рванули с места и, обогнав приговоренных к расстрелу, наперегонки понеслись в сторону оврага.
Картина в целом навевала мрачные мысли. Я тяжело вздохнул, кивнул Самохвалову и стал разворачивать телегу, как вдруг мои глаза встретились с взглядом… Тальского. Бывший заместитель Маркина стоял прямо передо мной и, держа руку в кармане кожанки, криво ухмылялся.