К тому времени пришёл в себя и поднялся с пола Архангел. Я шагнул к нему, но он поспешно вскинул руки и сказал:
– Всё-всё, проверка на вшивость закончена, кха, кха, кха, на своей шкуре испытали, что могёшь, могёшь ты кое-что в драчном искусстве.
В армейском спецназе нас учили не драться, а калечить и убивать одним ударом, поэтому я действовал с предельной осторожностью, чтобы не нанести серьёзных повреждений.
Вечером после работы меня опять пригласили к Татаринову, он оценивающе взглянул на меня и сказал:
– Ладно, правильный ты чел, уважаю.
Я слегка развёл руками, мол, какой есть.
А он спросил:
– У тебя на воле какая была кликуха?
– Не понял.
– Прозвище какое было?
– Карузо. Сначала, ещё в детстве, – прозвище, а позже – мой позывной на войне.
– Карузо, вон как! Пел, что ли?
– Немного занимался и пением.
– Ну, значит, Карузой и останешься.
– Пусть будет так, мне всё равно.
– Между прочим, как там Ольмаполь поживает?
– А что?
– То, что я тоже родом из этого города. Выходец из детдома. И посадили меня впервые за пригоршню магазинных сладостей. Вот так, Карузо.
На этом моя лагерная прописка закончилась, я получил статус мужика и тем самым был отнесён к самой многочисленной и нейтральной группе заключённых. То есть к людям, оказавшимся на зоне случайно, не принимавшим участия в блатных разборках, не сотрудничавшим с лагерной администрацией и не прислуживавшим авторитетам.
Татаринов же поведал мне свою историю – не сразу, а спустя некоторое время, когда мы познакомились более основательно. Оказалось, что его судила всё та же судья Митюкова. В ту пору она только начинала на судебном поприще, и это было одно из первых её разбирательств.
Выпускник детдома, восемнадцатилетний Филипп попал в жернова правосудия за упаковку шоколада «Морозко», умыкнутую в гастрономическом магазине. Упаковку эту, стоимостью несколько десятков тогдашних рублей, он сунул под куртку, но на выходе, уже за дверями продмага, его остановил охранник. Парня арестовали и закрыли в следственном изоляторе.
По окончании выяснения обстоятельств дела молодому человеку припаяли два года и семь месяцев колонии. «Сегодня шоколадки украл, а завтра Родину продаст» – под таким настроем судейские крючкотворы и определили наказание оступившемуся юноше, фактически осудив его не по закону, а по понятиям.