Будет ли середина жаркого лета, когда кому-нибудь вдруг взбредёт в голову собрать по старым чертежам одноколку, приладить бочку бондарную в человеческий рост и укрыться в ней от глаз людских, и ждать пахнущих железом туч? Или будет шуршащая усыпальными сказками осень, когда человек, сняв с головы шапку, ухает в колодец цепь и вёдрами черпает своих двойников? Будет ли то зима, когда путник, закрыв глаза на секунду, засыпает навечно в долгожданном тепле, будто пришла весна и не для него одного только? Что-то да будет, сколько ни прилагай усилий, ни глаголь сказок, а будет всё одно, но каждому – разное. Жиша, раб человечий, красная плаха, язык колокольный, одних зовущий, их же и оплакивающий – будет и до тебя. Среди стен, бурьяном оклеенных, среди камней мраморных, среди дерев, покрытых смолой, паутиной и солнечным светом, среди дорог и бездорожий, ульев и пустырей, свадеб и сороковин, стылых земель и огненных вихрей, в стольном ли граде, на далёкой ли заимке, где звёзды катаются по ледяному небу, – сядет у изголовья и всю правду расскажет. Да только кому услышать? Встанет иной – сам не свой – посреди ночи: непролазно ему, зажжёт лампу, чтобы хоть что-то в себе увидеть, а за спину взглянуть боится: нешто он и есть там – в постелях скомканных? Он и есть. Только никому-никому об этом.
За богорочком плешивеньким, малым-мало еленьким, пизда любимая машенька ставит пьесу, учит по слогам иконы сибирские, титлы бессовестно перевирая. Спать ложись, лживое ничто свое прячь под одеяло, уходи на дно и не возвращайся. Что бы такое про всякое несусветное, чему быть-побывать, а из груди доходящей не вытащить, может быть, и комедия, да только страшно на ночь рассказывать, может быть, и еще что, машенька и сама не разберет: слышала где-то, говорит машенька, что есть что-то такое, отчего людям жить хочется и отчего они в пропасть бросаются по воле собственной, а я вот всё думаю, что же это за такое, что жизнь не жизнь и смерть не смерть. Сплюнула машенька трижды на четыре стороны и присела на корточки: небо звёздное в лужице, а лужица в глазах моих, а глазам моим веры нет, потому что туман кругом, хоть ложкой черпай: звёзды, летят звёзды далёко-далёко, а я здесь – на коленках, целую грязь чёрную, пью воду гнилую, говорят некоторые тёмные люди, что она злой дух выгоняет, потому как выдержать то, что человек выдержит, не может, главное здесь – быть человеком. А кому то ведомо? Сомневается машенька и держит себя с маленькой буквы: не выросла ещё до большой, значит. Может быть, и сподоблюсь, если.