По броне зацокали пули. Внутрь успели заскочить Барсуков, наводчик и с вечера невесть зачем увязавшийся с ними в секрет политрук Сверчкевич. Больше не успел никто. Медлить было нельзя.
– Давай! – рявкнул уже внутри танка Барсуков, задраивая за собой люк.
С лязгом провернулись гусеницы. Жалобно хрустнула под днищем танка самодельная печурка – предмет гордости Витяя. Он сам смастерил ее из обрезанной металлической бочки – теперь было не до нее. Коломейцев двинул машину по низине вперед, в сторону финских позиций. Танк нырнул в проход между холмами, перемахнул через пустой окоп нашего боевого охранения и выскочил на большую прогалину, покрытую мелким сосняком и усыпанную валунами. Барсуков предполагал обогнуть холм и вернуться обратно к своим. Сделать это сразу мешали камни. Набирая ход, «двадцатьвосьмерка» пошла влево по большой дуге. Так они оказались на нейтральной территории. На открытом месте к тому времени совсем рассвело, и оправившиеся от неожиданности финские артиллеристы открыли по советскому танку беглый огонь. Маневрируя между разрывами и валунами, Коломейцев отчаянно ворочал рычагами. В мгновение ока он весь покрылся липким потом.
– Орудие справа! – раздался по танкофону голос командира. – Прицел постоянный!
Коренастый наводчик привычно обернулся назад, но вместо заряжающего увидел скорчившегося на днище танка политрука Сверчкевича.
– Снаряд!!! – на выдохе просипел наводчик.
Первый снаряд из боеукладки политрук уронил на пол. Никто даже не успел испугаться.
– Твою ма-а-ть!!! – рычал наводчик. – Шевелись, сука!
Трясущимися руками Сверчкевич при помощи наводчика кое-как зарядил пушку. Барсуков, уже сообразивший, что там происходит, вел огонь длинными очередями в сторону замеченных артиллерийских позиций врага из курсового пулемета. Меняя диск, произнес в танкофон со спокойной обреченностью, больше похожей на просьбу, чем на приказ:
– Огонь, ребята.
Для артиллерийской дуэли с их стороны все происходило безнадежно медленно, и Барсуков это прекрасно понимал. Один раз они все-таки выстрелили из своей 76,2-миллиметровой пушки. Припав к пулемету, Барсуков не видел разрыва от выпущенного ими снаряда. Зато отчетливо различил всполохи ответных выстрелов на финской батарее и спинным мозгом почувствовал, что один из летящих навстречу снарядов предназначен им. Удар пришелся вскользь по срезу главной башни. Всех хорошенько встряхнуло. Коломейцев на секунду выпустил рычаги, но затем снова вцепился в них с удвоенной силой. Танк продолжал движение. Витяй гнал к кустарнику на окраине поляны. По приказу Барсукова наводчик изнутри запустил оба прибора дымопуска. Еще с полминуты тянущийся за «двадцатьвосьмеркой» шлейф маскирующего дыма мешал вражеским артиллеристам пристреляться. А затем попавшим снарядом разорвало левую гусеницу. Как ни тянул Коломейцев рычаги, машина заскочила правой стороной на огромный замшелый валун и повисла на нем с креном на левый борт. Правая гусеница крутилась в воздухе, с левой стороны вращающиеся катки рыхлили снег. Точку поставил третий снаряд, снесший одну из пулеметных башен. В моторном отделении заплясали алые языки пламени. Коломейцев машинально натренированным движением нажал кнопку тушения пожара. Впрочем, судя по треску сзади и жирному чаду, быстро заволакивающему боевое отделение танка, это было бесполезно.