Кое-что начало складываться у меня в голове. Я не просто причинил Говарду боль, а напугал его. Что-то подсказывало мне, что это с ним случалось нечасто. Может, мне удалось то, что прежде не удавалось никому: причинить боль и напугать Говарда Холта.
И вот тут-то вставал куда более волнительный вопрос: кем он был? Кажется, впервые у меня появился какой-никакой ответ: кем-то вроде охотника, только некоторая его добыча ходила на двух ногах.
* * *
Когда озеро сковало льдом, а на льду образовался снежный перемет, произошли два события. Первое: Говард перестал запирать дверь. Я знал, что она не заперта, но теперь в подвале меня держала не дверь, а картина.
Второе: я начал чувствовать себя лучше. Это не произошло за один день, я не проснулся, радуясь трезвости, но потихоньку научился чувствовать себя комфортнее в ней. Вроде кожанки, которая жмет в плечах, однако со временем разнашивается.
Я по-прежнему не был до конца убежден, что выпивка не заслуживает моего внимания, а я – ее. Вряд ли это когда-нибудь произойдет. Скорее всего, если бы мне вложили в руку бутылку, я бы сказал: «А пошло оно к черту». Да что там! Конечно, так бы и сказал. И накатил.
Алкоголь был для меня чем-то вроде болеутоляющего – сжимал, словно сетчатый питон, пока кости не начинали трещать. Но даже это изнурительное объятие я всегда принимал с благодарностью. Так жар делает мир ярче и чище. Часть меня рвалась в жар и только там, в огне, обугливаясь, находила успокоение.
В подвале не было кровати из массива дуба, пледа из шерсти, шелка и кашемира, меховых тапочек, роскошной отделки стен, но именно здесь я прекратил просыпаться в тумане похмелья и выбираться из собственной блевотины.
Говард поджег лучину. Березовые поленья занимались неохотно, но горели дольше сосновых и давали больше тепла.
– У нас заканчиваются припасы, – заметил он, поднимаясь на ноги.
Повседневные закупки, подсказал внутренний голос. Помнишь, что это такое? Кто отправится за повседневными закупками? Это будет Вивиан? Это будет Зак? Или ты, Дэнни? Это будешь ты?
Я оторвался от книги, которую пытался читать при свете фонаря. Под синим ветхим пыльником прятался твердый тканевый переплет со сбитыми углами. Издание 1956 года, шестьсот одиннадцать затхлых страниц.
Чертов Пруст, подумал я и с глухим стуком захлопнул книгу.