Учителя музыки звали Азарий, будто бы одного странного вида, оказалось мало и ему было даровано не менее странное имя. Он был высок, худощав и сутул, так что издали больше напоминал вопросительный знак, а волосы носил редкие, но длинные, по всей видимости, длиной компенсируя количество. Голос же имел монотонный, лишенный эмоций, а речь невнятную и неразборчивую. Толи данное обстоятельство являлось частью его натуры, толи результатом пятикратного пригубления каждые двадцать пять минут неизвестной жидкости, находившийся во фляжке нагрудного кармана, сие доподлинно неизвестно. С другой стороны, выносить музыкальные этюды, лишенных таланта барышень, в трезвом уме мало кому было под силу.
Однажды, набравшись смелости он «пылко» признался Анне в любви. Без труда сдержав столь «бурный» натиск, она ласково погладила его по руке, твердо сказав – нет. Что за грустная мелодия жизни ждала бы Анну, прими она предложение.
Был еще один поклонник, почтенного возраста отставной унтер-офицер. Познакомились они на масленичных гуляниях. Ах, что это были за гулянья, пожалуй, ни один праздник не проходил в России так весело и с таким широкий размахом, олицетворяя собой размах русской души, правда в ее языческом проявлении. Праздник тот был без меры: тут тебе и ледяная горка, и дед зазывала, рассказывающий о своих похождения так, что щеки незамужних девиц горели нежным румянцем, а замужних заставляли заливаться громким смехом, и масленичный столб с призовым петухом, а уж всевозможных блинов и лепешек на каждом углу было не счесть, тут тебе и со сметаной и с брусникой и с липовым медом.
А катание на санях, спрос на лошадей был так велик, что запрягали в сани, как восхитительных скакунов, так и старых грустных кляч. Украшали лошадей разноцветными лентами и колокольчиками, а ездили с такой скоростью, что и во хмелю становилось страшно.
В тот день Анна с подругой Женечкой уплетали блины с медом за обе щеки и зачарованно смотрели на высокого крепкого парня, раздевшегося по пояс, обнажив широкие ладно сложенные плечи. Оставив сапоги на снегу, под возгласы улюлюкающей толпы, он ловко карабкался голыми руками и босыми ногами на масляничный столб.
– Эк, каков молодец, много ума не надобно, лазить по столбам, – раздался сзади чей-то мужской голос. Девушки с любопытством обернулись. Перед ними стоял уже не молодой, но по провинциальным меркам все еще видный мужчина. Фигура его была рослая, но до крайней степени несуразная, в той мере, что вопреки требованиям, предъявляемым к мужской фигуре, все его части тела были одинакового размера. Плечи, грудь, торс и бедра – все едино, отчего он напоминал длинный французский багет, а глубоко, запрятанные глаза, и пышные, свисающие вниз усы, делали его похожим на немецкого дратхаара. Однако, чем больше он выпячивал грудь вперед, подчеркивая свою важность, тем более нелепым казался.