Разумеется, потом все было не совсем безоблачно. Но вместе мы решали наши общие проблемы с учебой, жильем – сняли однокомнатную квартиру на отшибе, и подрабатывали, как могли, чтобы платить за жилье и как-то сводить концы с концами. Иногда спорили по каким-нибудь вопросам, в основном на тему нашего более чем скромного бюджета. Но никогда не ругались. Единственный вопрос, в котором мы не могли прийти к окончательному решению – это узаконивание наших отношений. Конечно, мы оба хотели пожениться. Веронике всегда говорила, что ей было неважно, будет ли это просто скромная процедура бракосочетания без свидетелей или свадьба в самом широком смысле этого слова, с шикарным платьем, рестораном и кучей приглашенных родственников и друзей. Мне тоже, но я придерживался мнения, что к тому моменту должен гарантировать нашей будущей семье маломальскую финансовую стабильность. В итоге, каждый наш разговор на эту тему заходил в тупик, и мы откладывали решение на потом. Равно, как и вопрос с детьми, который возникал в ходе споров о свадьбе. Но здесь мы хотя бы оба понимали, что пока сами не встанем на ноги, о детях не может быть и речи.
Так что именно эти две темы в конечном итоге и стали камнем преткновения на нашем пути к тому будущему, о котором мы мечтали, и к которому шли на протяжении двух лет после переезда в столицу. А время шло. Вопрос поднимался чаще, разговоры становились резче и короче, а молчание после них дольше и тяжелее.
И вот после очередной из наших ставших происходить с завидной регулярностью перепалок, когда я наговорил ей того, чего говорить не следовало, Вероника вдруг уехала к родителям, даже ничего мне не сказав. Так что о ее отъезде я узнал только, придя следующим вечером домой и, не обнаружив большую часть ее вещей. Помню, я впервые впал в такое бешенство, что устроил погром в квартире, а потом позвонил Веронике и накричал на нее, в грубой форме пожелав ей счастливого пути и не возвращаться. Потом, конечно, сожалел о сказанном и даже звонил с извинениями, но Вероника ответила, что не желает меня слышать. А потом вообще перестала отвечать на звонки, и если я звонил не со своего номера, то клала трубку, услышав мой голос.
Тогда-то я и обиделся, хотя всегда считал, что мужчина не должен обижаться ни при каких обстоятельствах. Но, как мне тогда казалось, жертвой этой драмы был именно я. И то, что Вероника уехала, пока меня не было дома, я расценивал, как предательство. Поэтому перестал звонить и не давал о себе знать около двух недель, а когда она вдруг сама неожиданно позвонила, я тоже не взял трубку, решив отплатить той же монетой. Представлял, как ей должно быть стыдно за свой поступок. Хотел, чтобы она поняла, каково было мне слушать гудки вместо ее голоса. А когда вдоволь поглумился и сам набрал ее номер, то услышал всего одну фразу, произнесенную заплаканным голосом: