Тут хозяин дома обрел дар речи.
– Почему с босяками? Доктор Фридман босяк? А скрипач Гершович? И потом, девочки еще учатся на курсах! Не надо торопиться…
– Ты бы в другом деле не торопился, – возмутилась Берта Абрамовна.
Сестры понимающе захихикали.
– Можно хотя бы в воскресенье нормально позавтракать! – Соломон Моисеевич сорвал с себя салфетку.
– Ах тебе мешают? – саркастически поинтересовалась супруга. – Так завтракай с женой Гершовича…
Сестры замерли. Обычная перепалка приобрела интересный поворот.
– При чем здесь жена Гершовича?! – Соломон Моисеевич вскочил и стал метаться по балкону.
– Яичница остынет, – язвительно заметила Берта Абрамовна. – Жена Гершовича, конечно, ни при чем, если бы Фира вас не увидела в синематографе…
Соломон Моисеевич поднял глаза к небу, будто пытаясь там прочесть ответ на этот сложный вопрос.
В это время на улице раздался переливистый свист – так свистеть умеют только голубятники.
Соломон Моисеевич выглянул вниз и радостно вскрикнул, поскольку эта новость освобождала его от продолжения неприятной темы.
– Моня, Фима внизу в пролетке!
Сестры восторженно завизжали. Берта Абрамовна всплеснула руками:
– Откуда взялся этот шмендрик[4]? Только его здесь не хватало. Что ни день, то неприятности!
Поскольку последнее слово должно было остаться за ней, Берта Абрамовна язвительно поинтересовалась:
– А Любочку Гершович он с собой не привез?
Моня закричал:
– Фима, поднимайся!
Купальня на Приморском бульваре – это крашенные белилами деревянные мостки от берега к большому коробу, тоже деревянному, стоящему в воде на сваях и не имеющему четвертой стены, той, что со стороны моря. Внутри короб разделен на две части – женскую и мужскую. В каждой есть кабины для переодевания, спуски в воду и скамейки для отдыха. На общей террасе даже имеется буфет с парусиновым полосатым навесом от солнца.
На краю купальни лицом к морю сидели рядом в полосатых купальных костюмах Моня и Фима, болтая ногами над водой. Костюм на Фиме был явно выдан другом детства. Нижняя его часть опускалась чуть ли не до икр, а бретельки наверху Фима завязал бантиком, иначе вырез, рассчитанный под шею, уходил бы ниже груди.
Загорелый худой Моня прыгал в воду прямо с площадки, минуя ступени. А когда он заплывал далеко в море, белотелый и мускулистый Фима спускался по лестнице в воду, поглядывая через сваи на плещущихся по соседству купальщиц…