Первое впечатление о цыганах оставило в памяти Артёма не то чтобы неизгладимый след, скорее, чётко высеченную глубокую борозду, загладить края которой не смогли даже десятки лет, прошедшие с того времени.
Тот случай вылетел из головы, но стоило лишь мельком увидеть до боли знакомые очертания цыганского наряда, как память пробудила бесконечный поток противоречивых чувств. Словно наяву Артём увидел перед собой картину тех далёких времён – чётко и ясно, как номер стоящей впереди машины. Возможно, память сыграла с ним злую шутку, а может, он просто хотел забыть произошедшее. До этого дня у него получалось.
Сколько ему тогда было? Года четыре, может, пять? Скорее четыре, иначе он вряд ли бы забыл тот кошмарный день. То было тяжёлое время для его родителей, но беззаботное для маленького мальчика, ничего не смыслящего во взрослых проблемах. Своей машины в семье не было, и в город за покупками Артём, папа и мама ездили исключительно на автобусе. Прямого транспорта из их деревни в Пензу не шло, и молодым родителям приходилось доезжать до соседнего посёлка на попутках. Уже там они пересаживались на видавший виды старенький «пазик», как правило, битком набитый народом.
Иногда папе удавалось взять служебную машину, и тогда преисполненный радости Артём ехал рядом с отцом, наблюдая окружающий и непознанный мир через лобовое стекло грузовика. Однако такое случалось редко, и в большинстве случаев семья Абрамовых всё-таки пользовалась услугами общественного транспорта.
На центральном рынке Пензы родители закупали всё то, чего не могли приобрести в своей деревне. В основном это касалось одежды и тех продуктов, которые они не имели возможности вырастить на огороде. Кроме того, для Артёма воскресный выезд в город всегда ознаменовывался покупкой каких-нибудь сладостей, и он с ностальгией вспоминал вкус тех конфет и мороженого.
Домой Абрамовы почти всегда возвращались после обеда. Артёму запомнились душное и тесное пространство автобуса, запах пота уставших от хождения по рынку людей, злобные выкрики водителя с требованием оплатить проезд, длинные гудки сигналов при продвижении «пазика» по городу. Но больше всего ему не нравился плач маленьких детей, иногда младше его самого, а иногда сверстников и даже старше. Удивительно, но Артём совсем не помнил, чтобы плакал сам. В детстве он проливал слёзы от боли, обиды или злости, но никогда не делал это из-за духоты в автобусе или усталости.