Гермоген появился в окружении нескольких монахов и послушников. Завидев спускающуюся к реке процессию со святыми образами и хоругвями, вслед за ней бросилась толпа зевак, а бывшие в ожидании на берегу Амура настоятели обеих албазинских церквей и их служки как-то разом подобрались и стали ждать появления старца.
Это был невысокий человек с темной бородою на бледном, покрытом глубокими рытвинами изможденном лице вечно пребывающего в постах человека. На нем была обыкновенная монашеская ряса и старенькая скуфья на голове. Трое из его постников несли святые иконы. Впереди процессии шел рыжеволосый, долговязый монашек в клобуке, державший в руках икону, именуемую «Слово плоть бысть» с изображением Богоматери с ребенком во чреве. По обеим сторонам лика ее были видны два шестикрылых серафима.
Эта икона с некоторых пор стала символом защиты местного казачества в борьбе с врагом. Теперь всякий раз, когда маньчжуры подходили к стенам Албазинской крепости, монахи поднимали эту святыню высоко над головой и, молясь во славу победы русской, держали ее до тех пор, пока не заканчивалась битва и враг постыдно не отступал.
Вслед за долговязым монашком в ряске послушника не спеша и с чувством собственной значимости двигался круглолицый безбородый отрок, прижимавший к груди икону Святителя Николая Чудотворца Можайского. Спаса же Нерукотворного нес широкоплечий чернявый молодец со смоляными кудрями на голове. То был Шандор, цыганский сын, некогда сбежавший из своего родного табора, кочевавшего по Сибири с медведем. Однажды в Иркутске он случайно попал на воскресную службу в Благовещенский храм, откуда вышел совершенно другим человеком. Завороженный убранством церкви и всем, что увидел во время службы, он решил принять православную веру. А когда кто-то из святых отцов услышал, как он поет, то его тут же пригласили в церковный хор. Вопреки воле родных цыганский юноша целиком окунулся в православие и возмечтал служить диаконом.
Добрых и светлых людей на пути у цыгана встречалось немало. Первым его наставником стал отец Тихон, служивший настоятелем в одном из иркутских храмов. Тот помогал восемнадцатилетнему Шандору познавать законы Божьи. Еще тогда, когда он впервые переступил порог церкви, понял, что его жизненная стезя там, где храм. Постигать все приходилось с азов. Юноша ни дня не учился в школе, но, взявшись за алфавит, освоил его за три дня – настолько высока была его тяга к учению.