У него было вечно опаленное печным жаром строгое лицо. Волосы пшеничные, опоясанные тонкой сыромятью. Одеву носил простую, несмотря на достаток. Ведь у кузнеца, говорят люди, что стукнул, то гривна. Летом – обыкновенная посконная рубаха навыпуск да холщевые портки, засунутые в опорки[51], по праздникам – ичиги[52] с пришивными подпятниками. Зимой овчина, шапка волчья да унты.
– Ну, пошли, что ль, в ковальню[53], – сказал Федор. – А то времени-то у меня не ахти сколь.
Платон этак недовольно глянул на него из-под лохматых бровей и пробурчал:
– А коль нет времени, почто тогда примчался? А то будешь щас торопить – какая работа?
В отличие от многих своих соседей, ютившихся в ветхих куренях, семья бронного мастера жила в светлой большой красной избе с трубою. А то ведь тоже, как многие здесь, начинали с турлучного[54] сарая. Прибыли-то на подводах зимой. На дворе мороз лютует, птицы на лету дохнут от холода. Это вам не родная псковщина, где зимы мягкие да с оттепелями.
Надо было с чего-то начинать. Рубить клеть – занятие долгое. Пока поставишь избу – вечность пройдет. А мороз крепчает. Кто-то стал отогревать землю кострами и рыть землянки. Другие, в том числе и Кушаковы, решили строить временные жилища, которые и поныне кое-где стоят как напоминание о трудных временах. А вот плетневые сараи, овины и тыны и теперь служат людям, выглядывая из-за стоящих вразбежку изб.
– Ты б кваском меня, что ль, угостил, – въехав во двор и спрыгнув с лошади, попросил казак. – Жара-то вон какая – даже горло пересохло.
– Марфа, где ты там? – громко позвал жену кузнец. – Дай гостю квасу напиться.
Тут же на крылечке появилась невысокая юркая жонка с корецом в руке.
– Доброго тебе здоровьица, барин, – поклонившись в пояс, произнесла она, чем смутила Федора.
– Да какой я тебе барин! – обиделся он. – Служивый я.
Она улыбнулась. Дескать, да вижу я, из каких ты людей, но дай, мол, уважить.
– Пей, казак, – протянула старшине березовый ковш.
Опорожнив его в несколько глотков, Федор вытер рукавом губы.
– Хорош квасок, ядреный, – сказал он. – Были б родней – каждый день бы у вас им угощался.
Марфа улыбнулась, а вот Платон, напротив, нахмурил брови.
– Ладно, гайда дело делать, – буркнул он. – Сам говорил, времени у тебя в обрез.
Кузня Платонова стояла в конце большого двора, огороженного тыном. Он ее срубил еще прошлой весной из листвяка. Простору здесь много – конь мог поместиться. В центре кузни, прямо напротив большой двери – горн с широким челом, поддувалом и мехами. Под горном – вытяжной зонт для сбора и отвода дыма из листового железа. Рядом наковальня, тяжелый молот, клещи и несколько молоточков. Ближе к двери – станок для ковки лошадей. В дальнем правом углу – груда металла. Кольца кольчужные, обломки железных лат, сломанные клинки, развороченные стволы пищалей. У слюдяного окна, под верстаком – готовое кузло