Гвардейцы продолжали обсуждение кандидатуры будущего монарха:
– А ведь и верно! Лисавет Петровны родная дочь Петра Великого! Кому быть на троне, как не ей?
– Того и Петр Великий хотел бы! Пора Бирону и его сволочи курляндской воли поубавить!
– Верно! Виват Елизавета!
– Виват дщерь Петрова!
И подобные разговоры звучали везде. Фискалы доносили про то Ушакову. Тот также затаился…
***
Рейнгольд Левенвольде слишком хорошо знал Остермана. И поехал не сразу во дворец, но заехал в дом вице-канцлера. Ему сказали, что граф болен и никого принимать не станет. Левенвольде отшвырнул в сторону лакея и ворвался в дом. Он знал, что за болезнь мучает вице-канцлера.
– Андрей Иванович! – обер-гофмаршал вошел в кабинет Остермана. – Не время сейчас прятаться.
Андрей Иванович сидел за столом в своем кресле на колесах и пил чай.
– Это вы граф? Вам разве не сказали, что я не принимаю?
– Сказали. Но мне плевать на сие! Дело надобно делать! Анна Ивановна умирает. Кто будет регентом?
– Как могу я знать про сие? Может быть, матушка назначит перед смертью регентшей Анну Леопольдовну?
– Граф! – вскричал Левенвольде. – Если так будет, то трон займет Елизавета в течение недели! Ведь принцесса не сильно умна. Не ей править в столь трудный час. Нам нужен герцог Бирон!
– На все воля государыни, – уклончиво ответил вице-канцлер.
– Вы же не дурак, граф! Нужно срочно просить Анну, пока она жива, подписать указ о назначении регентом герцога Бирона! И всем нам стоит объединиться вокруг него. Я сам его не сильно люблю, но если не он, то всем нам конец. Тогда нас ждет переворот!
– Что же вы желаете от меня, граф Рейнгольд?
– Если не поедете со мной во дворец, то тотчас пишите письмо государыне. Я том, что вы как, вице-канцлер желаете, дабы светлейший герцог Бирон стал регентом при малолетнем императоре Иоанне III.
– Но надобно и про родителей малолетнего императора помнить!
– Да плевать на его родителей, Ни Анна Леопольдовна, ни принц Антон не фигуры! Вы станете писать? Или я поеду и предам герцогу, что вы его враг! Я, когда ехал к вам, видел лица шатавшихся по улицам гвардейцев из русских. Они грозили мне кулаками!
– Зачем вы так, Рейнгольд? Разве я отказал? Я также думаю, что его светлость Бирон достоин быть регентом. Но писать я не могу. Руки не повинуются мне. У меня свело пальцы. Простите старика.