– Херманн Хиркенер в неплохой форме, – просипел Эммануэль, обращаясь к брату и кивая в сторону бизнесмена в красном пиджаке.
Рейдар не ответил.
– Ты ведь знаком с Хиркенером? – испуганно спросил Арвид.
Рейдар сделал вид, что не слышал вопроса.
– Не тяните, – сухо бросил он.
В ответ на его реплику Арвид и Эммануэль многозначительно переглянулись. Арвид досадливо повел рукой, призывая начинать.
Эммануэль заговорил очень громко, как будто произносил речь на официальной церемонии:
– Итак, теперь, когда мы все собрались, давайте сразу приступим к делу. – Ответное молчание обескуражило Эммануэля. Немного смутившись, он внимательно оглядел всех присутствующих и добродушно пророкотал: – Вам слово, Хиркенер!
Хиркенер сделал шаг вперед.
– Благодарю вас, господа. – Он скрестил руки на груди, но тут же опустил их, зашел за спинку своего кресла и вцепился в нее обеими руками. Потом кивнул жене: – Давай, Иселин!
Та подошла к мужу и протянула ему коричневую папку. Затем, изящно покачивая бедрами, ушла в дальний угол комнаты и склонилась над стоящим на полу проектором. Когда она нагнулась, юбка задралась довольно высоко. Арвид Фольке-Есперсен выразительно кашлянул.
Иселин Варос обернулась к Арвиду, добродушно подмигнула ему и улыбнулась, как балованному ребенку. Затем она перенесла проектор на стол и включила его.
Арвид и Эммануэль придвинулись поближе, чтобы лучше видеть.
– Выступать перед такой небольшой аудиторией всегда непросто, – заговорил Хиркенер. – Во-первых, позвольте сказать: мы очень рады, что оказались здесь. Мы рады знакомству с вами.
Рейдар мрачно покосился на Эммануэля; тот ожидал такой реакции брата и потому сделал вид, будто ничего не заметил. Он буквально поедал Хиркенера взглядом.
– Кроме того, хотелось бы воспользоваться предоставленной возможностью и поблагодарить вас, Арвид, за наше приятное и полезное сотрудничество, а также за то, что вы пригласили нас к себе домой.
Арвид едва заметно дружелюбно кивнул.
Теперь уже всем стало очевидно, что Рейдар Фольке-Есперсен настроен не на одну волну с братьями. Лицо у него сделалось брюзгливым и недовольным: он прекрасно понимал, какую роль ему отвели во всем спектакле, и оттого злился еще больше. В происходящем ему многое не нравилось. Раздражение усиливалось и потому, что Хиркенер то и дело обращался к нему запросто, по имени.