Шульгин увидел, как рассыпались камни укрепления крупнокалиберного пулемета, как свалилась эта страшная машина с ножек своего станка, как выскочили из-под камней и бросились вверх по хребту духи, и как врезалась крылатая стрекоза в черные валуны, безобразно смявшись и рассыпавшись на сотни мелких осколков.
Так же знакомо блеснул огненный шар, и всю высоту душманов накрыло облако черного едкого дыма.
Страшен был этот последний удар.
Обе высоты вздрогнули.
Потемнело небо, пеплом покрылись облака…
И долго-долго падали с небес искореженные куски металла.
Прямо перед Шульгиным вонзилась в землю смятая вертолетная лопасть. А душманская высота на мгновение замолчала, оглушенная, ослепленная, окруженная дымом, и этого непродолжительного затишья хватило шульгинским ребятам и уцелевшим парням из экипажа вертолета, чтобы зарыться в пашне, спрятаться в ней, накидав перед головой и вокруг себя холмы свежевырытой земли.
Шульгин забросал землей счастливо упавшую к нему вертолетную лопасть, врылся под нее, и оказался за надежным бруствером, способным защитить дажде от пулеметного огня.
Его КП в одно мгновение обрело замечательную неприступность, и теперь можно было позаботиться о связи с полком.
– «Первый», я «Метель-один», прием, – раздался в эфире его позывной.
– «Первый» на связи… Слышим, сынок, что у вас происходит, – послышался среди эфирного шороха тихий и горький голос командира. – К вам на помощь уже поднят весь состав боевых вертолетов. А теперь, докладывай о потерях, «Метель».
И повисла в эфире тоскливая траурная черная пауза.
Почернело, казалось, все… Черная завеса глухо закрывала царские врата Никольского храма. Черный бархат окутывал аналои, черный сатин спадал рушниками с икон. И священник вышел тоже в черном. Только серебряные ленты струились по черной ризе и тусклым серебром блестели кресты из серебристой парчи.
Траур…
Почему траур, жалобно забилось сердце Анны Ивановны, впервые зашедшей в церковь в это великопостное утро.
Гулким стоном отозвалась душа на суровую простоту храма.
Траур…
И когда она с трудом протянула к огню дрожащую свечу, слезы хлынули у нее бурным потоком.
Траур…
Что же все-таки с сыном? Что с ним, родной кровиночкой?..
Неужели что-то случилось?.. Что-то непоправимое, ужасное…
Траур…
И тут тенью мелькнуло рядом черное священническое облачение, и черные складки ризы колыхнулись возле подсвечника.