Во второй половине дня в мой рабочий кабинет явились авторы этих требований: Жорж Лейг, Пенлеве, Гроде, Франклен Буйон, Гоннора и восемь – десять других делегатов от комиссий. Они делятся со мной своими патриотическими опасениями и учтиво высказывают свою критику: «Правительство не приняло никакого решения относительно Дарданелл. Правительство не знает, следует ли ему послать две дивизии, три или четыре или вообще ничего не предпринимать. А между тем время не терпит…» Итак, этим депутатам неизвестны ни оппозиция Жоффра против немедленной отправки войск, ни его намерение перейти в сентябре в наступление, ни нерешительные и противоречивые проекты Саррайля, ни работа, проведенная генеральным штабом, ни трудности соглашения с Англией. Эти депутаты, конечно, проникнуты самыми благими намерениями, но я лишен возможности что-либо им объяснить, не открывая военных планов и не возбуждая неудовольствия наших союзников. А между тем любовь к отечеству заставляет этих депутатов порицать правительство за его предполагаемое бездействие и, как логический вывод из этого, стремиться заменить это правительство другим. Я пытаюсь объяснить им, что мы не можем ежедневно информировать их о ходе переговоров между союзниками, что другие правительства могут обвинить нас в выдаче секретов и что проволочки, на которые они жалуются, например, в переговорах с Бухарестом, никак нельзя ставить в вину нашему министерству иностранных дел: они вытекают из трудности согласовать точки зрения России, Англии и Румынии. Но в одном отношении они остаются правы: «Мы лишь даем советы (правительству), но не влияем на (его) поведение». Я не очень уверен в том, что мне удалось убедить моих собеседников. Некоторые из них в чрезвычайно резких выражениях говорили мне об «инертности правительства». Они даже утверждают, что последнее голосование в палате и расклейка речи Вивиани не имеют никакого значения, что этим преследовалась лишь цель скрыть от заграницы истину и что никто уже не имеет доверия к кабинету. Я выступил против такого толкования, объявил его противоречащим всем парламентским правилам и, чтобы унять самых возбужденных из своих посетителей, дал им несколько справок, которые должны были успокоить их относительно их требований. Я даже позволил себе показать им, что по некоторым вопросам они ломятся в открытые двери. Однако после их ухода я с тоской задаю себе вопрос: рассеяли ли мои объяснения существующие недоразумения или лишь усугубили их?