Степан был ученым-филологом. Он еще недавно работал в Институте этнографии, фольклора и литературоведения Академии наук. Оттуда его выгнали за «национализм». «Националистами» в парткоме бюро АН БССР называли сотрудников, которые на общем собрании Академии выступили за широкое использование белорусского языка.
Степан гордился тем, что его выгнали из Академии за национализм. И хотя коммунисты пустили по белому свету его с друзьями по некой «притянутой за уши» статье, где ни слова не говорилось не то что о каком-то там «национализме», но и о любом другом «изме», – сам Степан с гордостью говорил, что он – настоящий белорусский патриот.
«Настоящий патриот – националист», – всегда подчеркивал Мильто. Это звание радовало его даже больше, чем другой его титул – «партизан». Некоторые скептики могут не поверить, сочтут невероятным, – но Степан Мильто действительно был партизаном! В 1943 году он малым мальчиком попал в партизанский отряд. И поскольку был очень сообразительным, помогал партизанам в различных делах, в частности, ходил в разведку и приносил ценные сведения о дислокации войск неприятеля.
Я полагаю, что после такого предварительного разъяснения будет понятным, почему в «Парусе» все участники застолья разом обернулись к Степану, и на мгновение воцарилась тишина, которую вскоре нарушил звон сдвинутых стаканов за соседним столиком.
И Степан рассказал нам следующую историю.
«Было это, наверное, в октябре… 43-го года. Наши наступали по всем фронтам. Немцы были вынуждены мобилизовать последние внутренние резервы из повзрослевшего за годы войны нового поколения «голубой крови», но все равно сил не хватало. Тогда они решили использовать уже не только свою молодежь, но и молодых людей из числа жителей оккупированных территорий. Вот там я впервые и узнал о СБМ – Союзе белорусской молодежи.
Как-то меня послали в разведку в село Большой Бор – нужно было узнать, есть ли там немцы и много ли полицаев. Когда я, собрав все сведения, уже хотел уходить, по дороге на Миньковичи показалась колонна людей, которые шли строевым шагом и несли несколько флагов никогда ранее не виденного мною сочетания цветов. Это были бело-красно-белые флаги.
Зайдя в деревню, около комендатуры они по команде разошлись, но на небольшое расстояние, очевидно, чтобы не растеряться и суметь быстро собраться по команде. Бросалось в глаза, что это были очень молодые люди, и вообще казалось, будто идет очередной призыв в армию или формируется некое «народное ополчение». И еще одно удивило меня: все «ополченцы» говорили на белорусском языке, который не часто можно было услышать в те военные годы.