Ностальгически взглянув на пивной агрегат с блестящим желтым краником, я спросил:
– Czy jest kawa[3]?
– Prosza Pana, Dwa lity, pięćdziesiąt centów[4], – ответила девушка, положив наконец свой айфон на стол.
Я знал: польский, как и литовский – языки общения жителей Вильни. Раньше мы часто использовали это обстоятельство, разговаривая по-белорусски. Нас всегда принимали за поляков, приехавших из окрестных деревень.
Я отсчитал 2 лита и 50 центов и протянул их барменше.
– Prosza siadać, zeraz Panu podam[5].
Я пил кофе и ловил себя на мысли, что за годы трезвости уже совершенно забыл вкус пива. И не знаю, хорошо ли это – стал полностью безразличен к этому напитку.
…Но в тот далекий момент две белорусские души с наслаждением тянули темную, тягучую жидкость из бокалов, по краям которых медленно таяли остатки живой пены, и негромко вели разговор о будущей акции.
– Позвольте вмешаться в ваш разговор, – раздался голос человека средних лет, который уже сидел за столиком до нашего прихода. Он оказался как раз напротив меня, сосредоточенно молчал и, казалось, никого не слышал. Было похоже на то, что он углубился в свои думы, а мы, увлекшись своими наполеоновскими проектами, как-то о нем и забыли.
– Пожалуйста, присоединяйтесь. Мы люди приезжие, может быть, вы нам что-нибудь о Вильнюсе расскажете, – ответил Сергей. Он не решился сказать «Вильно», и, возможно, это в той ситуации было и правильным.
– Я случайно услышал ваш разговор, и знаете что? Чрезвычайно созвучные моему сердцу мотивы у вас прозвучали. Понимаете, я недавно освободился, пришел, как говорят, из «мест не столь отдаленных». Отсидел пять лет, хотя дали все десять. По амнистии вышел. Но вы меня не пугайтесь, ведь я узник политический.
– Как политический? Разве у нас такие бывают? – удивился я.
– Бывают… По крайней мере, многие выходцы из Прибалтики еще и сейчас сидят.
– Так за что же вас посадили? – не очень тактично ляпнул я, не обращая внимания на то, что Сергей очень ощутимо толкал меня в бок.
– А… за национализм! – тихо и вместе с тем необычайно гордо ответил наш неожиданный собеседник. Его слова, словно набат, ритмично отражались эхом в, казалось, внезапно умолкшем зале. Я даже круто повернул голову в сторону, неизвестно что ища… Потом спохватился, понимая, что зал вовсе и не смолкал, а показалось мне это только из-за смысла сказанного.