«Местечковая особенность характера? – размышлял Артур Эргард. – В любом случае надо идти смотреть. И тереть тоже надо. Человеку в моих финансовых обстоятельствах не помешает лишняя защита от расплаты за риск». Неожиданно осознал и такой печальный парадокс: он потратил полжизни на самоидентификацию, а Виббель, наоборот, обрел бессмертие, удачно от своей личности отказавшись. Имелось еще одно обстоятельство, которое питало его интерес. Когда-то давно Артура Эргарда собирались убить некие злонамеренные субъекты, считавшие его врагом. Смерти он избежал. Другого человека убили вместо Артура. Эргард с большим трудом заставил себя забыть злосчастное происшествие, заперев травмирующую картину в самый дальний угол сознания. Он и сегодня не позволил себе вспомнить события зимы 1919 года, не позволил догадаться, почему его так тянет к Виббелю. Задержавшись взглядом на указателе, Эргард свернул направо и пошел по довольно узкой Шнайдервиббельгассе – мимо освещенных витрин, мимо солидных парадных, размышляя о том, что, возможно, где-то тут, в квартале кафешек и закусочных, и находилась та самая швейная мастерская, где работали храбрый портняжка Виббель и безымянный подмастерье. А когда обнаружил саму скульптуру, почему-то не ощутил желания прикоснуться к натертым до блеска колену, носу или бородке… Оказалось, в ходу теперь уже разные части тела храброго портняжки! Возможно, существовала какая-то зависимость между преступлением и элементом статуи, защищавшим от возмездия. Допустим, те, кто сует нос в чужие дела, во избежание наказания трут ей нос. А бородку?.. И вот сейчас, на глазах у гуляющей публики, пожилой господин станет что-то этакое проделывать со скульптурой? Постоял, посмотрел и почувствовал, что хочет есть. Двинулся дальше с намерением взять порцию сосисок с капустой в ближайшем заведении.
Он уже покончил с гарниром – капуста повару явно удалась. Почему-то вспомнил, как когда-то Рихард и Рольф спорили о том, чтó съедать раньше – сосиски или гарнир. Рихард настаивал, что гарнир только мешает, его надо быстренько съесть, а затем наслаждаться сосисками. Рольф, старший, уже студент, снисходительно объяснял брату, что гарнир и сосиски – единое целое, и есть их надо вместе, тут важна гармония. Артур в дискуссии не участвовал, у него была собственная позиция: он всегда съедал сначала сосиски. А вот теперь – гарнир… Почему он это вспомнил? Почему сидят в памяти милые никчемные подробности из прошлого, которого, кажется теперь, и не было вовсе? Почему просачиваются сквозь толщу воспоминаний те счастливые запахи и звуки, те болезненно ощущаемые знаки жизни, закончившейся осенью 1917 года? Неужели потому, что ноябрь, и погода похожа на питерскую, а где-то рядом, в двух кварталах отсюда, большая река, совсем как Нева?.. Только за тем последним ужином сосисок не подавали.