– Так может вы с Пашкой… – сделал попытку Иван.
– Мои билеты, поэтому я решаю: кто идёт, – вынесла вердикт скромница.
Ивана озадачил такой напор, не ожидал он такой настойчивости от маленькой, хрупкой и, прямо скажем, проигрывающей по внешним данным его прежним увлечениям: и Агнешке, и Маргарите девушке. Но, похоже, судьба у него такая – не он решал, когда и с кем ему быть. А Пашка был настоящим другом. Настоящий друг – это как точка опоры. Иван был уверен, что он не обиделся, поскольку понимал, что это знакомство приятель сам затеял, чтобы вытащить его из депрессии, образовавшейся на фоне неудачных финалов разного стиля танцев.
Оставался только один вопрос: что нам испанский танец приготовил?
Первые же звуки гитарных струн встревожили Ивана, отчётливо пропев: «Ничего хорошего не жди. Музыка этих струн – идеальное средство для того, чтобы резать людские сердца». А когда под чувственные переливы на сцене, специально застеленной толстым фанерным листом, появилась танцовщица в длинном зелёном платье, ладно облегающем фигуру, и начала отбивать ритм под цвет платью зелёными туфельками на невысоком каблучке, сомнений в том, что ждать от судьбы пощады Ивану уже не стоит, не осталось ни капельки.
Казалось, что эта музыка, этот танец рождается из вибраций, зародившихся где-то в иной Вселенной, может, и в ином измерении, с одной лишь целью – достичь Млечного Пути, этой планеты, этого небольшого зала, в котором Иван по воле его новой знакомой очутился в первом ряду, поэтому складывалось ощущение, будто он – единственный зритель этого невероятного и необъяснимого зрелища, нарушающего законы гравитации. Следуя ускоряющемуся ритму гитары, танцовщица буквально парила в сантиметре над поверхностью сцены, соприкасаясь с ней только затем, чтобы очеловечить звук гитарных струн стуком зелёных туфель. В какой-то миг гитара смолкла, заставив замереть и танцовщицу. В полной тишине послышался шорох шагов того, кому этот танец, оказывается, был адресован. И последовал ответ: в безмолвие ворвался резкий звук подошв танцора, постепенно ритм нарастал, в какой-то момент гитара не выдержала и вступила в соперничество, а может, в сотрудничество со страстной дробью исполнителя. Это был танец-вызов. Ритм становился всё чаще, пока не превратился в сплошной гул, который заставлял танцора почти летать, и потом мгновенно затих. В обрушившемся молчании, в позе танцора, в его взгляде на партнёршу читалось понимание, что его старания не остались без внимания, и был вопрос: «А чем можешь ты, гордая и неприступная, ответить на огонь моей страсти?». Она, не отводя глаз, медленно приподняла подол платья. И несмотря на то, что оголилась только малая часть ноги, что выше лодыжки, в этом движении было столько эротики, что ничто прежде, даже снимаемое Маргаритой одним движением чёрное платье, не могло сравниться с этой картиной. Тишина была такой, что представлялось: будто и за пределами этого помещения слышали шорох шёлка, открывающего партнёру нечто запретное. Последовал тихий, редкий стук. Это танцовщица начала отвечать взаимностью на тот безумно сложный и красивый танец, что мгновение назад сразил публику. Постепенно отбиваемый ею ритм становился громче и быстрее, заставляя следовать ему сначала гитару, а потом и партнёра, который следовал за женственностью и манкостью партнёрши. Слияние музыки и танца рождало язык страсти, это будоражило кровь каждого, кто смотрел представление.