В то лето действительность превзошла мои ожидания. Помню, что село состояло из одной длинной улицы, вытянувшейся на пару километров вдоль единственной дороги, проходящей по ней. Ширина улицы казалась мне тогда удивительно большой. Отец рассказывал, что дома строили здесь из самана. Опыт его изготовления был усвоен первыми немцами-переселенцами от башкир и русских, прежде владевших этими землями. Белой глиной белили дома и печи. Для утепления стен использовали камыш. В Кутерле были дома из самана, а ближе к Сорочинску – из кирпича. Здесь имелись и деревянные постройки. В то лето мы сами месили ногами саман, и я видела собственными глазами «кирпичи», сделанные из него.
Каждое хозяйство имело много живности: коров, коз, овец, – не говоря уже о домашней птице. Почти в каждом дворе была легковая машина, которая наряду с мотоциклами разных марок являлась необходимым средством передвижения. Для меня это было признаком достатка, так как отец, заслуженный шахтёр, отработавший тридцать лет под землёй, мечтал приобрести личный автомобиль, но мечту свою так и не смог осуществить.
Моя поездка на родину отца пришлась на середину июня. Природа благоухала удивительно яркими красками. Пора цветения сирени. Она обдавала свежестью томительно-знакомого аромата. Жёлтая акация создавала интерьер села в его цветном восприятии. Плодово-ягодные культуры встречались повсеместно. Особенно много в тот год было смородины. Кусты красной и жёлтой, никогда не виданых мною сортов, нашли своё целевое назначение при разделении частных земельных наделов. Заключительный аккорд природному натюрморту создавали насаждения клёна-ясеня, карагача, тополя чёрного.
Для меня это была Русь европейски-цивилизованного мира. Не жалкие деревни со старыми, непривлекательными, полуразрушенными домами, грязными улицами и вонючими сельскими дворами, встречающимися в сибирской глуши. Неукоснительный порядок и чистота окружали меня. Прекрасный уголок земли, где можно было наслаждаться запахом разнотравья – в окрестностях, ароматом цветов – в палисадниках, пеньем соловьёв и стрекотом кузнечиков – в минуты ночных похождений. Помню, как парни шли в сельский клуб с цветком пиона или чайной розой, или полевыми цветами, лихо воткнутыми в кепки. Выгоревшие от жаркого солнца мальчишеские вихры казались сплошь и рядом русо-золотистыми, а сами парни – молодцами из детских сказок. Я не знала названий многих кустарников, да и цветов, но это не мешало наслаждаться незнакомыми запахами, ароматом и свежей чистотой воздуха. Я потеряла счёт дням, чувствуя себя бабочкой, мотыльком, миловидной птахой, щебечущей песню восхищения миром. А он продолжал свою налаженную жизнь, не отвлекаясь на заморскую деву из сибирского края.