Когда Арбенин, стоя у рампы, поделился преступным замыслом с залом, Костик не сильно обеспокоился. Мало ли. В сердцах чего не скажешь?! Он сам сколько раз, при свидетелях, грозился Венику – Веньке Горелову – накостылять за пакости на переменках. И что? Накостылял?
Но когда на виду у всех, при большом стечении публики в зале и на сцене, Арбенин всыпал яд в мороженое для Нины, Костик заёрзал. Исподтишка глянул на маму, стал озираться в зал. Неужели никто не замечает?
Мать догадалась.
– Сиди, не вертись, – шепнула она, – это всё понарошку.
То есть как это понарошку? Только что разыгралась история с утерянным браслетом, давшая повод Арбенину решиться на убийство. И ничего не понарошку…
Нина съела мороженое, Арбенины приехали после бала домой.
Костик выпрямился в кресле столбиком, как суслик в степи, весь обратившись в слух.
Нина к Арбенину:
Я, кажется, больна,
И голова в огне – поди сюда поближе,
Дай руку – чувствуешь, как вся горит она?
………………………………………………….
О, сжалься! пламень разлился
В моей груди, я умираю…
Костик не выдержал.
– Мама, тёте плохо! А ты говорила – понарошку!.. – вполголоса, как ему казалось, произнёс он.
В тишине зала прошелестел смешок. Актрисе на сцене на секунду полегчало. Она даже приподняла поникшую, было, голову, дабы узреть наивно сострадающую душу. Арбенин смешался в реплике.
Но «шоу маст гоу он». Нина вновь схватилась за грудь, борющуюся с предсмертной одышкой.
Арбенин (подходит и целует её)
Да, ты умрешь – и я останусь тут
Один, один… года пройдут,
Умру – и буду все один! Ужасно!
Но ты! не бойся: мир прекрасный
Тебе откроется, и ангелы возьмут
Тебя в небесный свой приют…
И вот кульминация злодейства.
Нина
(вырывается и вскакивает)
Сюда, сюда, на помощь!.. умираю —
Яд, яд – не слышат… понимаю,
Ты осторожен… никого… нейдут…
Но помни! есть небесный суд,
И я тебя, убийца, проклинаю.
(Не добежав до двери, упадает без чувств)
– Мама! – теперь уже требовательно зазвенел голос Костика. – Тёте же плохо! Что же ты сидишь? Ты же врач!
«Бездыханное» тело Нины, упавшее на авансцене согласно ремарке Михаила Юрьевича – «без чувств», повернулось на бок. Спиной к зрителям. И зримо затряслось. Судя по придушенным звукам, в агонии несчастная жертва зажимала себе рот.
Арбенин со стиснутыми скулами искал себе места, позабыв про финальный монолог мизансцены: «Проклятие! Что пользы проклинать? Я проклят богом».