Ночь высокого до. Премия имени Н. С. Гумилёва - страница 7

Шрифт
Интервал


не верю… только я и снюсь
фотограф держит гранки в сейфе темном
еще не память я еще жива и профиль резок
ты проявляешь их как тайный шифр
в камине вой метели веретённой
решетка и препятствие огню и ей диезом
не верю… только я и снюсь
от имени гарантов совершенства
что провоцируют явление твое в моих цитатах
вне логики вне диалогов норм
без циркового с чувствами мошенства
за то что доводить до слез могла когда-то…

хурма

кормлю хурмой свой ноябриный сплин
с медовой мякотью отождествив полезной
на руки взяв уютного кота уединенья
восток восторг дары тугих корзин
долин ферганских и садов Хорезма
сок на ножах уныния – катан и на коленях
люблю тепло я нежность и уют
вечерних разговоров полушепот
я шелковая кожица хурмы и виноградин
не ради… удовольствие люблю
пространства без запретов и решеток
когда моих спокойствий вор тобой украден
чего не ждешь случается легко
медовый сок: силки для тонких пальцев
касание и увязаешь весь: янтарна мякоть
ноябрьский сплин лысеет париком
ни крон густых ни в гнездах постояльцев
но есть хурма – хандры осенней месть
не даст заплакать…

смог

кто сказал о тумане: пролитое молоко
эту взвесь весть небесную по чашкам лить?
пить младенцу сознания засыпая легко
или плакать бессоннице о потерянной нити
о туман! неприкаянна ничьим речам
и молчанию вязкому плыву одна
осторожно на каменных льдах-началах
невесома: как будто цветок лаванд
я невидима оку пороком страсть
я могу раствориться до самых пят
в безразличье обличьем девичьим впасть
и остаться неузнанной для тебя
я могу не пожаловать титул «Смог»
смог! – отчаянье знать о том
кто сказал о тумане пролитое молоко?
дым… безвольно вдыхаю ртом

локдаун

я иду Маросейкой не рассеянна сосредоточена
я ищу многоточия мостовых вековых
над: в густых облаках серых белых и прочее
уготованный снег ищет пятна травы
он пойдет и вот-вот я его ощущаю межрёберно
пульсом в ямке яремной холодеет безвинно душа
моросящим дождям время вышло октябрь зарёванный
наступать ноябрям а они лишь предзимьем грешат
мне объявлен локдаун за четыре счастливых столетия
на примете у вируса полнокровие каждой строки
разве мой остракизм убедительней правила третьего?
я привитое дерево и должна оставаться таким
мне весной плодоносить вслед тоске Маросейки осенней
обновлением гвалта и певучестью птичьих родин
мал там начатый стих но великому чувству посеян: