– В этом плохо всё, – рявкнул папа. – Это значит, что мы неудачники. – Его голос тоже изменился, стал резким и жёстким.
– Мы не неудачники. Мы делаем всё, что в наших силах, – мама раздосадованно застонала. – Жизнь – это то, что с тобой происходит, пока ты строишь другие планы, Том.
– Да ладно? – папа сорвался на крик. – Мы уже цитируем мудрости из печенья с предсказаниями? Это что, накормит наших детей?
– Можно подумать, твой отказ обратиться за помощью накормит.
– Мы обращались за помощью, Сара. Ходили в ту благотворительную столовую столько раз, что и вспомнить стыдно. Но в конце концов, это моя – наша – проблема, и нам её решать, – проорал папа.
– Ты не виноват, что заболел, Том. И ты не виноват, что меня сократили, – мама всплеснула руками. – Ой, да какой смысл спорить? Я иду спать.
Она вылетела в коридор, а я юркнул в ванную. Мама так громко хлопнула дверью спальни, что, казалось, весь дом содрогнулся.
Я подождал несколько минут, чтобы убедиться, что берег чист. Когда я возвращался в свою комнату, папа по-прежнему сидел на диване, таращась на серых призраков на экране телевизора.
После этого мне никак не удавалось уснуть. Я крутился и вертелся и в конце концов встал попить. Все спали. Дверь в ванную была закрыта, но сквозь щели пробивался свет.
Я услышал, как кто-то напевает.
Я услышал, как кто-то плещется.
– Мам? – тихо позвал я. – Пап?
Никто не ответил.
– Робин?
Никто не ответил, но за дверью продолжили напевать.
Мелодия напоминала песенку «Почём та собачка на витрине?», но я не был до конца уверен.
Я задумался – вдруг это убийца с топором. Но потом решил, что убийца с топором вряд ли стал бы принимать ванну.
Я не хотел открывать дверь.
Я приоткрыл дверь на дюйм.
Снова плеск. Мимо проплыл мыльный пузырь.
Я распахнул дверь настежь.
В ванне, полной мыльной пены, сидел Креншоу.
Я смотрел на него. Он смотрел на меня. Я влетел в ванную, захлопнул дверь и запер её.
– Мяу, – сказал Креншоу. Это прозвучало как вопрос.
Я не сказал «мяу» в ответ. Я вообще ничего не сказал.
Я крепко зажмурился и досчитал до десяти.
Когда я открыл глаза, Креншоу никуда не делся.
Вблизи он казался ещё больше. Его белое пузо вздымалось из пены, словно заснеженный остров, а гигантский хвост свисал с края ванны.
– У тебя случайно нет фиолетовых мармеладных бобов? – спросил он. Его густые усы смахивали на сухие спагетти.