Я замолчала, когда поняла, что моего лорда не спасти, и молчала еще долго: у его постели, держа бледную, как бумага, когда-то сильную и теплую руку, я молчала, когда в доме были толпы людей и когда первые комья земли упали на крышку гроба, я молчала, когда осталась одна со своей печалью, я молчала, обнимая на ночь дочерей – всех троих дочерей, потому что по завещанию моего лорда я должна была заботиться о блеклой дочери его чудовища так же, как заботилась о своих девочках.
И когда поверенный, похожий на тощее, потрепанное и пыльное чучело выпи, зачитывал мне последнюю волю моего лорда, я молчала, сомкнув губы в линию.
Мой первый муж похвалил бы меня, я знаю, за умение держать себя в руках и молчать, когда хочется выть от боли.