Так началась его почти 4-летняя жизнь в немецком плену. Сначала он попал в немецкий госпиталь, где немецкий хирург сделал ему операцию на прострелянном глазу, т. е. вычистил ему глазное отверстие и наложил повязку. Тут следует отметить, как много раз ему повезло в эти дни:
Во-первых, он попал в плен в самые первые месяцы войны, когда немецкие фронтовые госпитали ещё не были заполнены своими солдатами; в те дни фронт двигался на восток по советской территории с огромной скоростью, а раненых немецких солдат было ещё мало. Если бы это произошло с ним значительно позже по времени, мало вероятно, что немецкому госпиталю было бы дело и время до моего отца.
Во-вторых, его ранение было на голове, что не потребовало его раздевания до гола во время операции – ведь он был из г. Могилёва, где всем без исключения еврейским мальчикам делали обрезание.
В-третьих, попав в плен в самом начале войны, он всё-таки остался в живых. Впереди было ещё четыре года войны и вероятность того, что, находясь на передовой линии фронта, он останется в живых, была близка к нулю.
Из немецкого госпиталя он в течение целого года поочерёдно попадает в несколько пересыльных лагерей, с каждым разом приближаясь к границе Германии, пока не оказывается в ней самой.
Наконец, тут происходит сортировка пленных: их всех выстроили на плацу и стали выкрикивать профессии, которые были нужны местным фермерам. Когда выкрикнули профессию сапожника, он решил, что это его шанс на выживание и назвался таковым. Вы, конечно, догадываетесь, что никаким сапожником он никогда не был, но в детстве видел, как работали сапожники на улицах его родного Могилёва, и решил, что «не боги горшки обжигают». Таким образом, он вместе с ещё несколькими пленными попадает на немецкую ферму, где работает сапожником у зажиточного фермера вплоть до марта 1945 года. В этот период ему очень помогает знание языка идиш – языка всех европейских евреев—ашкенази, который, как хорошо известно, вообще произошёл от немецкого.
Летом 1944 года по каким-то намёкам он начинает понимать, что фронт движется в направлении Германии и значит появляется надежда на освобождение. С этой мыслью он живёт там ещё несколько месяцев, пока в марте 1945-го не становится слышна орудийная канонада приближающегося фронта. В это время он с другим пленным, татарином, начинает готовиться к побегу через линию фронта. В конце марта они убегают с фермы и несколько дней прячутся в заброшенном свинарнике – дожидаются прихода Советской Армии. Кое-какую еду им удалось с собой захватить, но вот с водой дело обстоит плохо – выйти из свинарника боятся, чтобы не дать обнаружить себя раньше времени и не попасть обратно в руки немцев. Им повезло: в одном из свинячьих корыт под слоем льда они обнаружили немного воды, которую давно исчезнувшие свиньи не допили. Можно сказать, что эта, оставшаяся от свиней вода, спасла их жизни. На 4-й день они слышат музыку русской гармошки и всё равно боятся выйти. На этот раз они боятся угодить в руки власовцев. И только когда они смогли разглядеть форму одежды и погоны военного формирования, они вышли из своего укрытия и сдались расположившейся по близости военной части.