Вот тогда я, краснея и бледнея, называл местом моего рождения город Быхов, о существовании которого, наверное, никто и не подозревал, но мне казалось, что само его название отдаёт чем-то еврейским, что, как я позже понял, было вполне оправдано, поскольку он и принадлежал к бывшей черте еврейской оседлости. Но для меня в то время произносить публично этот город моего рождения было унизительным. В моём классе всегда было какое-то количество еврейских детей, но, насколько я помню, все они, в отличие от меня, были рождены в славном городе Ленинграде. В моих глазах все они были как бы «настоящими» ленинградцами, а я чувствовал себя ущербным даже и в этом, казалось бы, совершенно неважном вопросе. Конечно, если бы у меня в то время не было других, более существенных, комплексов неполноценности, то и этот не сыграл бы такой роли. Самое интересное, что ни брат Аркадий, ни сестра Нэля, этим «недостатком» не обладали, поскольку были рождены в Ленинграде, а мне не повезло, т. к. я ожидался к появлению на свет божий в середине лета.
Здесь уместно перепрыгнуть лет на 25 вперёд в мою уже американскую жизнь, где учились мои дети. В американской школе школьники, конечно, могут догадываться об успеваемости своих товарищей по классу, но не знают оценки друг друга, они никогда не озвучиваются вслух. Это же касается и информации о родителях. Нечто подобное происходит и на родительских собраниях: все учителя сидят за отдельными столами в большом спортивном зале, а родители по очереди подсаживаются к ним и узнают об успехах или неудачах своих детей один на один.
Вторая классная неловкость, которую я в эти моменты испытывал, была связана с родителями. Слава богу, что моя мама нигде не работала, иначе пришлось бы громогласно произносить её имя, Фира Абрамовна, что, конечно, меня очень смущало. В этом смысле с моим отцом, Борисом Григорьевичем, было значительно проще, но с его местом работы было куда как сложнее – сказать вслух, что он приёмщик утиля – я никак не мог. На самом деле этот факт ни для кого в школе не был секретом, т. к. его ларёк находился в одной трамвайной остановке от нашей школы, рядом с Дерябкиным рынком. На входной двери этого ларька 24 часа в сутки висела доска с Ф. И. О. приёмщика и его часами работы (напомню, что у моего отца и у меня одна и та же фамилия). Тем не менее произнести вслух эту унизительную информацию язык у меня не поворачивался. И если с местом своего рождения я ничего не мог придумать взамен, то место работы отца я стал называть ГлавВторСырьё, вообще не указывая его должность. Про себя я благодарил нашего классного руководителя в 9–10 классах, Марию Михайловну Куприянову, которая ограничивалась этой информацией и не пыталась узнать у меня должность отца в этой мудрёной конторе. Уверен, что она понимала моё смущение и не настаивала. Так было в школе.