Не будь я наслышана о родителях Марго, в жизни бы не подумала, что у них пятеро детей. Несвойственная возрасту миловидность миссис Равел вызывала какой-то недоверчивый интерес. Незнакомые люди часто принимали Марго и её мать за сестёр. Ошиблась и я, впервые увидев их общий снимок. Неуёмная фантазия наталкивала меня на мысль, что где-то под особняком Равелов спрятан вампирский склеп или философский камень. Но, прежде чем проводить расследование, нужно было, по крайней мере, добраться до их дома.
Под стук колёсиков чемодана, подпрыгивающего на гладкой бордовой плитке, мы пошли по перрону к зданию вокзала. Марго не умолкала ни на секунду, болтая с отцом то о погоде, то о сессии, то о мороженом. Потом вдруг сменила тему и принялась рассказывать о забавном жуке, который застрял между двумя стёклами вагонного окна. А я шла чуть позади них и молча наблюдала, как, окрасившись густо-баклажановым, непривычно быстро темнеет небосвод.
Я родилась на крайнем севере и с детства привыкла к белым ночам, не питая ни малейшего интереса к висящим по соседству друг от друга солнцу и месяцу. Северные летние ночи были полны света и цвета, позволяя даже читать без лампы, – и я читала. До рассвета никто меня не тревожил. Вокруг царили тишина и безмятежность, прерываемые только отдалённым шумом железной дороги, извивающейся змеёй среди таёжных болот.
Чтение по ночам осталось моей любовью на всю жизнь. Так и не научившись заводить дружеские связи ни с одноклассниками, ни с ребятами во дворе, я часами скрывалась от одиночества в книжном мирке. Представляя из себя самого покладистого ребёнка, какого только можно было пожелать, я всегда возвращалась домой вовремя, прилежно училась и не связывалась с плохими компаниями. Собственно, мне не было никакого дела до школьных разборок и вредных привычек. Я слишком любила комфорт и покой, а при таком образе жизни было довольно сложно попасть в неприятности. По этой причине родители прощали мне что угодно, даже бессонные ночи в компании книг, и позволяли несравненно больше, чем было разрешено кому-либо из ровесников.
Здесь же, в Билберри, как я ни старалась, читать ночами я не могла. Чернильная гладь июньского неба под адамантовой крошкой звезд действовала на меня как покрывало на клетке попугая. Хотя прошёл почти год, мне так и не удалось свыкнуться с этой кромешной мглой. Вместо глотания книг по ночам я отрубалась, едва возвращалась в общежитие.