– Мусенька, мусенька! Мусь-мусь! – вдруг раздался женский голос за забором.
Ангел со зловещими глазами свирепо фыркнула и, спеша на зов, скрылась в дыре ограждения. Полосатый вылез, подошел сзади к брату и ткнул его лапкой в спинку. Фокс встрепенулся, будто очнувшись ото сна, обернулся.
Пушистые вернулись к заданию. Пробежали по выложенной камнем дорожке вглубь двора, осматриваясь, думая, где же листок оставить. Никакого подходящего места им на глаза не попалось, а в дом пришелец запретил заходить. Что же делать? Где положить записку? Коты жестами условились не торопиться, обмозговать все получше. А чтобы легче соображалось, возвратились в палисадник и улеглись на мягкой травке под окном, из которого как раз доносился разговор.
– Значит, они что-то скрывают? Кого-то? – спросил кого-то басовитый, почти мужицкий, голос Настиной матери.
Братики навострили уши.
– Я уверена, что это какой-то сумасшедший. Помешанный, – ответил женщине высокий девчачий голосок, принадлежащий той особе, из-за которой коты и пришли.
– Да чего ты так свистишь? Прекрати! Аж уши режет! – гаркнула на нее Татьяна Юльевна.
– Ладно, ладно, мам, – виновато прощебетала Настька нормальным голосом.
– Почему сумасшедший? – немного погодя сурово спросила тетка.
– Да этот мужик, это точно не баба, я по голосу поняла… – начала Настька.
– Ты что, подслушивала? – перебила дочь Татьяна Юльевна, взревев так громко и бешено, что коты вздрогнули. – Нет, такого быть не должно. И не думала я, что моя дочь шпионить будет. Беда, это просто беда!
Настька помалкивала.
– Позорище! Они сами должны тебя звать, показывать все и рассказывать! Вот, как меня все зовут! – расходилась ее мать.
Она соврала – никто ее не звал и, уж тем более, ничего не показывал. Важные сведения ей приходилось добывать самой, терпеливо отираясь о стены чужих домов, шаря по окнам. Самыми интересными были разговоры о деньгах – о каждой покупке или растрате жителей Юльевна хотела знать заранее. Но и остальное тоже дослушивала до конца. Каждодневный обряд позволял оставаться в курсе событий города, без этого тетка жизни себе не представляла. Если по какой-либо причине ей приходилось пропустить «прогулку», она стопорилась у окна и начинала скулить, как запертое в клетке животное. Так и стояла, завывая, весь день и всю ночь, сводя с ума дочку, безвольного мужа и ближайших соседей. Но рассказывать все дочери – хотя женщина и подозревала, что та знает, – было ниже ее достоинства.