Её впустил помощник Лампадского. Его имени она знать не желала. Он предложил проводить её на второй этаж.
Внутри клиники всё было отделано декоративным камнем и деревом, пахло новой мебелью и цветами. Полы спиральной деревянной лестницы с массивными перилами были выложены гладкой плиткой. Инна невольно это заметила, поскольку услышала цокающие щелчки собственных туфель, по обыкновению она схватилась рукой за перила, боясь поскользнуться. Помощник доктора пытался придерживать её за локоть, но дама упрямо отстранялась от него, безмолвно, но с презрением протестуя помощи. Хотя нога не унималась.
Краем глаза Инна заметила, что в холе кружила молодая пара, репетируя вальс, на них были надеты праздничные одеяния, видимо вечером намечалось торжество, и полным ходом шла костюмированная репетиция. Музыка лилась оттуда. Главный по хореографии, а это сразу бросилось в глаза, поглощенный процессом раздражённо кинул взгляд в сторону цокающих каблучков. Инна вновь улыбнулась.
«Как же всё чудесно тут устроено», – подумала она. Наконец они поднялись в приёмную.
На втором этаже был единственный кабинет в длинном коридоре, выложенный из той же изысканной плитки, стены из белоснежного мрамора переливались серебряными огоньками.
Золотая табличка на широкой деревянной двери приёмной гласила – Лампадский Владимир Константинович, а ниже мелкими буквами – главный врач. Ещё ниже, и ещё мельче – перечислялись специальности.
Инна вошла сразу после стука помощника, обогнув его небрежно, демонстрируя необходимую ей в тот момент – бесцеремонность и важность. Доктор сидел в кресле с широким кожаным подголовником и что-то пролистывал.
–Добрый день, – сказал доктор, который, как, оказалось, ожидал визита Инны и был уже в полном внимании.
Инна слегка качнула головой, и насупилась, вглядываясь в мелкие картинки на стенах. Среди многочисленных грамот и фотографий самого профессора с коллегами она заметила причудливые панно из мелких мозаик. Каждое из них представляло собой яркую сюрреалистичную «мазню» с преобладанием насыщенных зелёных тонов, включая самых ядовитых оттенков. Вдобавок «картинки» создавали некую рельефность, многомерность, совершенно правдиво обещая испачкать каждого любопытного исследователя, решившему прикоснуться к их граням. Панно переливались по всем осязаемым оттенкам зелёного, подмигивая неуловимым блеском. С прямого ракурса они напоминали окна, в проёме которых врывалась жидкая субстанция, но невидимой грани, вроде ауры, удавалось сдерживать её напор, защищая убранную комнату профессора. Инну картины позабавили, она даже вспомнила мультфильм с увлекательным сюжетом из детства, смысл которого никогда не понимала. Ассоциации скудели – чем интерес от наблюдений всё больше нарастал. Только вот приблизиться к ним она не решилась. Мультфильм про космического монстра. «Диковинка столичная», не иначе.