Желтый, с коричневыми прожилками, он держался своими резными краями за мокрую поверхность. От ветра он потихоньку сползал вниз, приподнимая свои маленькие крылья. Падение ускорялось и казалось, что еще мгновение и он спорхнет с мокрого стекла.
Но проходило время, а он все еще сопротивлялся напору ветра, выжидая удобный момент для полета. Перед ним ветка рябины кокетливо размахивала своей красной кистью, а он, опасно отрывая свои края от стекла, приветствовал ее всем своим резным телом.
Я ухмыльнулся своим наблюдениям и спросил:
– Ну, и чего ты медлишь, чего добиваешься? Лети!..
Я постучал ладонью по стеклу, подгоняя его к действию, а он сполз в угол окна и покраснел, стыдясь своей нерешительности.
Кисть рябины сводила его с ума и он, не выдержав напора страстей, оторвался от стекла и прилип к ее красным плодам.
– Бесподобно! – Воскликнул я, замечая, как ловко лист зацепился своим длинным хвостиком за гроздь красных ягод.
– Великолепная картина! Полная идиллия. – Восхищался я.
– Ты добился своего. Молодец! – Произнес я и запел:
«Кисть рябины, кисть рябины, все желанья исполнимы!» …
* * *
– Милая девочка, – подумал я, рассматривая девушку, сидевшую напротив меня. – И это предмет его обожания?.. – С каким-то скептицизмом подметил я, замечая татуировку на ее маленькой ручке.
Две розы, два сердечка пронизанные стрелой и надпись каллиграфическим почерком – «Out side», были изображены на ее теле.
– Out side, – произнес я и тут же стал переводить текст на русский язык, – снаружи, вовне, извне, за пределами…
– Это настоящая или так, нарисованная? – Как-то строго по-отцовски спросил я, сам удивляясь своей бесцеремонности.
Алина немного смутилась и опустила голову.
От ее напущенной важности вдруг ни осталось и следа, а я продолжал наступать, брезгливо посматривая на рисунок:
– Отец, наверное, не одобрил бы такое художество…
Она спрятала наколку под рукав блузки и тихо сказала:
– У меня хороший папа. И если бы он не умер, он бы меня понял.
От этих слов у меня внутри что-то екнуло, сердце защемило, и я с умилением посмотрел на эту девочку. Что-то в ней было родное и близкое и я сразу простил ее гонор и наигранную высокомерность.
– Твой отец тебя любит, – сказал я и, поправив локоны на ее хрупких плечах, продолжил, – вот его дневник. В нем много о тебе и для тебя. Почитай и может ты сможешь лучше понять своего отца.