Когда потеплело, на выходных, а то и после уроков, голосистая ватажка 3-Б, вместе со старшим САМЫМ ЛУЧШИМ ДРУГОМ, уходила за город. Я брал гитару. Под изгиб гитары жёлтой мы исследовали потаённые заросли ближних лесов, выискивали ещё нерасцветшие, первые весенние цветы. Я учил плести венки, превращавшие девчонок в заповедных мавок, а ребят – в отважных индейцев и следопытов.
Под конец похода мы разжигали костёр, пекли картошку и сало на прутиках. Мавки обседали меня, норовили прижаться горячими, набеганными телами, оказаться под рукой, которая бы их, вроде случайно, погладила. Порою из-за места возле моей персоны разыгрывались нешуточные баталии в лучших традициях ревнивых разборок. Приходилось хитровать, чтобы все оказались поглаженными.
Чаще таким хитростями были игры, вроде «догонялок» или «угадайок», когда одному завязывали глаза, и он, поймав неудачника из разбежавшихся остальных, на ощупь определял – кого поймал.
Обычно, по единогласной девчоночьей воле, глаза завязывали мне. Я водил, широко расставив руки, слегка подглядывая в щёлочку от съехавшего платка, наблюдая, как распатланные, разрумяненные мавки, дрожа от предвкушения, светясь изнутри манящим нимфеточным пламенем, которое превращало их в пылких нетерпеливых мотыльков, сами бросаются под руки – как на огонь, самозабвенно отдаваясь, желая быть пойманными. Меня пьянила их детская чистота, из-под которой проступала извечная женская природа, такая притягательная в своей беззащитности.
Июнь – июль 1992. Городок
Закончился учебный год, но большинство моих третьеклашек, ставших уже четвертоклашками, не желали прекращать совместные походы по окрестным лесам, каждодневно ожидая меня возле дома.
Вдобавок они приводили друзей и подружек из других классов, и даже приехавших на каникулы. Совместные игры лишали меня всегдашнего чтения, подготовки к экзаменам и иных подобающих занятий, вроде ритуальных встреч с Майей, но глядя в их преданные глаза, отказать не смел. Как никогда понимал я Маленького Принца, который был в ответе за приручённую Розу.
В июне девяносто второго я поехал на летнюю сессию в чудном настроении. Наполненный удивительными впечатлениями, я не думал об экзаменах, не вспоминал о Майе, озабоченной зачётами больше, чем женихом, не боялся встречи с Миросей. Я жил памятью о верных нимфах и фавнёнках, которые проводили ДРУГА на бесконечные десять дней и обещали преданно ждать, отмечая зарубками на дубе каждый пустой день без меня.