Другие занавески заполонили мое детство. Я помню исповедальню XVII века в школе-интернате, тяжелую красную ткань и решетку, которая искажала лицо моего исповедника.
От этого допроса, который раздавался в нескольких сантиметрах от моего лица, исходил тошнотворный гнилостный запах; на доске или на коленях инструмент всегда был один и тот же: воспитание в страхе. Да, Джульетта, страх.
До конца изнурительной учебы, похвалы и завершения моего религиозного образования, не было другого императива.
До того вечера.
Когда у меня покалывало в ногах, а сердце застряло в горле, я позвонил в колокольчик на двери под вывеской Top Benessere.
Розалина медленно открыла дверь, прячась в пробивающемся свете. Ее смуглая кожа блестела между складками белого халата. Между прозрачными пластиковыми пуговицами вздымались выемки её пышной груди.
Последняя пуговица, заправленная в петлицу, была чуть ниже белого треугольника ее трусиков. В тот момент началось мое отчаянное и бессонное путешествие в сексуальность; с той ночи моё любопытство стало одержимо прорастать и пронизывать каждый, даже самый незначительный сигнал, диктуя свою лексику каждому моему намерению. Сканирование географии неизвестного тела стало для меня первой молитвой, обращенной не к Богу, первым способом пройти как можно дальше за кратчайшее время. Освобождение, осуждение, крайне необходимый вдох.
Мы посмотрели друг другу в глаза, Розалина и я, и в этом взгляде мы, такие разные, обнаружили, что мы похожи. Как и я, она убегала от чего-то и от кого-то.
Я лежал на животе на кровати, голый, в контакте с бумажной салфеткой, которую Розалина сорвала с валика на стене, крепко затянув его после того, как измерила её длину на глаз. С этой позиции я мог видеть алюминиевую корзину, полную скомканных салфеток, и мне казалось, что среди этих складок скрываются мурашки предыдущих клиентов.
Розалина нежно ласкает мой третий глаз.
Сладкое ощущение, давление мягкое, как духи. Прикосновение мягче, чем рука. Впервые мне не нужно было дарить ласки, я их получал.
Круговые движения производятся на моей спине быстро и решительно – ритуал, повторенный наизусть, кто знает, на скольких телах.
Однако через несколько мгновений руки Розалины скользят по моему телу с другим давлением, и ее движения становятся медленнее; она более легко проводит кончиками пальцев по шрамам, которые мне нанесли мои начальники в интернате, я чувствую ее деликатность и уважение, когда ее маленькие черные пальцы обводят их. Меня охватывает тёплое возбуждение, и я чувствую, как поток моей крови толкает бумажную салфетку. В воздухе пахнет эфирными маслами.