Заворожила меня… аккуратность основательная эта!..
Для меня – ощутилась как бы родной.
И в деревне нашей "нечернозёмной" – где такие-то живописные лужи после каждого дождя у самого крыльца и по всему двору – загорелся я внедрить ту прочную аккуратность.
Весь остаток каникул собирал по округе, где ни увижу, плоские камни – лишь бы поднять в тележку; и плитами ровными, одна к одной, подсыпая их песком, выложил-таки узкие дорожки: от крыльца до калитки, от крыльца до колодца и аж до бани!
Нетерпение рутины!.. Шорты, ботинки, голицы, шляпа…
Устроение пространства!..
Если можно – значит, нужно. Нельзя же вытерпеть в себе идею!
Сам мечтаю, как всегда, о приложении себя в самом важном – а руки мои, что те книжные герои, живут самостоятельно. (Вообще: телесный труд – освобождение для мысли.)
К осени, только бы мне уезжать на занятия, мама сказала мне:
–– Ты за всё лето пальцем о палец не ударил!
Невероятность этой новости… да что – невероятность бодрствования как такового… заколдовала, помню, меня на месте!..
Чудесность реальности.
Рухнула тут в миг в единый вся моя летняя отрада: ползаю, в поту, на коленях, ворочаю, в пыли, камни под солнцем и мухами… а родители, мама и папа, а сёстры, младшая и старшая (та тогда уж с ребёнком на руках), ходят-бродят по двору, по огороду… перешагивают через меня… и будто дорожки те невиданные… вершатся… в соседнем каком-нибудь дворе…
Такова-то была замеченная мною действительность.
Как там: "Я – "Земля!", я – "Земля!".
–– А я – "Небо"!
В следующее, второе, мгновение… я – почему-то содрогнувшись – увидел обеих сестёр… стоят тут же в сторонке и молча, сосредоточенно и пристально, смотрят на меня…
А в следующее, третье, мгновение… я уехал на занятия.
На автобусе.
Реальность же, которой не было, была такая.
Родители и сёстры участливо расспрашивают меня о моём начинании, тревожатся о моих мозолях и царапинах, подносят мне напиться, сетуют, что я не за книгой или хоть не с грибной корзиной…
–– Сын ты, брат ты наш неуёмный! Во всех-то окрестностях, да что, по всей нашей пространной области не бывало этакой долговечной и прилежной облагороженности!
Как никогда, то есть, ощутил, сколь мамина нежность загадочна…
…Тёмного ночного детского пространства тишина… одиночество моё космическое под тёплым одеялом… присутствие её, по теплу и дыханию, рядом… мой гневный призыв помочиться… прыжок её босой тут же на пол за горшком…