Словом, о завещании Алевтина подумывала уже давно. Она, судя по всему, и было составлено. Но где же проклятый документ?!
Пока я искал его, беременность Нади Овечкиной шла своим чередом. Протекала она вполне нормально, без осложнений. Клон обещал появиться на свет в установленные природой сроки. Будь Алевтина… отцом ребенка, тот унаследовал бы согласно нашему законодательству имущество покойной. Конечно, кому-то пришлось бы стать опекуном новорожденного младенца. Но двоюродная сестра не являлась будущему ребенку ни отцом, ни матерью. Она была для него чем-то вроде… Господи! И слова-то подходящего не найдешь! Короче, Алевтина и ее клон соответствовали друг другу примерно так же, как растение и отросток, взятый у растения. Растение-донор по каким-то там причинам погибло, а отросток дал корни, растет и развивается. Словом, клон – это та же Алевтина. Физически. Он по идее должен унаследовать все ее имущество, но… юридически подобная ситуация не оговаривалась ни в одном законодательстве ни одной страны мира. Ни один российский нотариус не выдал бы свидетельства о наследстве клону, верней его опекунам. Но если в завещании указано, что наследником квартиры является будущий ребенок Нади Овечкиной, то все в порядке. Наследником по завещанию может быть кто угодно. Даже еще не родившийся младенец, клон он или не клон, лишь бы факт беременности его матери был официально установлен. Вот только где чертов документ?!
Я пустился в дальнейшее изучение дневников Алевтины, получив параллельно очередную порцию пощечин от… как я тогда считал,,, покойной, словно мстящей мне из могилы. Но за что?! За что?!
Вот еще одна запись, уже от начала 1980 года:
«Мама пишет мемуары. Ей есть, что вспомнить. В своих воспоминаниях она уже дошла до до 1937 года. Тридцатые годы в жизни нашего государства она сравнивает с эпохой Тиберия (императорский Рим), когда составлялись так называемые проскрипции. Людей, включенных в эти списки, казнили, а их имущество отходило императору. В прошедшее воскресенье, как всегда, заявился Михаил и начал спорить с мамой. Он стал утверждать, что проскрипционные списки были еще в Риме в эпоху поздней республики, например, при Корнелии Сулле и при втором триумвирате. У мамы с Михаилом завязался спор. С кем спорит этот интеллектуальный дурак?!…»