Это была среда. У родителей возникли срочные дела, а Такеру улаживал проблемы с каким-то Домом. Я же, как обычно занимался с учителем. Но что-то пошло не так. И понял я это, когда по правой руке полоснули небольшим кинжалом, нацеленным на сонную артерию. Благодаря интуиции, я вовремя среагировал, но будучи ребенком, полностью урона избежать не удалось. И то, что я остался в живых, уже было чудом. А тот день сохранился в памяти обрывками, словно сработал защитный механизм, стерев самые болезненные воспоминания. С тех пор моим образованием занимались родители и Такеру. А о том случае больше никто не упоминает.
Но заниматься с близкими было только в радость. И это принесло плоды, раскрывая мои способности и таланты на максимум. В девять я одолел Такеру в шахматы. По его словам эта игра развивала оценку ситуации и тактику ведения боя, что были очень важными аспектами в жизни любого главы. Занятия с Ананисом были всегда интересны, ведь им использовались нетривиальные методики. В одиннадцать я за три месяца вычитал все книги из маминой личной библиотеки, подробно помня каждую страницу прочитанных гор. Она занималась со мной искусством, историей, и особое внимание уделяла легендам и притчам, констатируя тем, что древние истоки знаний самые могущественные, ведь они таят за собой великую мудрость. И, наконец, в день своего шестнадцатилетия на спарринге по фехтованию с отцом. Мне удалось одержать вверх, и он был очень горд таким результатом. С ним мы изучали такие дисциплины, как искусство боя, фехтование и ораторство. Когда Ананис узнал о победе, то был удивлен, ведь в фехтовании папа был признанным всеми номером один. И я подумал, что мне просто повезло или он поддался. Но он все честно отрицал, и весь день нахваливал матери, поддевая словами: «Мой сын», «Моя кровь. Он взял от меня только лучшее» – на что она всегда в ответ одаривала его сверкающим словно бриллианты взглядом фиолетовых омутов, поправляя на «наш сын». И папа, ероша свои волосы, естественно соглашался. Ведь в гневе мама была особенно прекрасна.
Это было очень счастливое время.
Теперь же…
Я прислонился лбом к зеркальной глади, отчего темные пряди волос ниспали на глаза, а руки неподвижно висели..
Устало закрыв так резко отяжелевшие веки, я грубо сжал ладони в кулаки, все сильнее впиваясь в кожу ногтями чуть ли не до крови. Я не знал, на кого или что злиться. Меня просто одолевала злость, и она перерастала в отчаяние, которое превращало в безумца…