Во мне борются противоречивые чувства: с одной стороны, неловко из-за поведения соседа, а с другой – короткого взгляда хватило, чтобы понять, что девчонке невероятно идет моя майка, едва прикрывающая аппетитную попку. В иной ситуации я бы непременно озвучил свои мысли вслух, но сейчас это неуместно. Оливия явно еще не отошла от шока, и испугается еще больше, если я скажу что-то подобное. Я пытаюсь пристыдить себя за такие мысли, но глупая улыбка все равно упорно лезет на мое лицо, как я ни пытаюсь от нее избавиться.
Я оставляю девчонку у ее комнаты и сразу же ухожу к себе. С Ларри выяснять отношения не собираюсь, поэтому просто заваливаюсь спать, вспоминая, как сексуально смотрится моя футболка на прекрасном теле Оливии. Так и засыпаю с глупой улыбкой на губах.
15 января, среда.
Оливия
Утром я чувствую себя еще хуже, чем вчера. Как ни странно, за ночь мой стыд не улегся в душе. Молли все еще спит, хотя будильник уже прозвенел. От одного взгляда на майку Мэтта мои щеки заливаются краской. Это же надо было так опозориться!
Футболка уже высохла, и я решаю положить ее в сумку, чтобы отдать владельцу при встрече. Когда я складываю майку, до меня доносится легкий аромат парфюма. Я подношу ее к лицу и вдыхаю свежий и в то же время сладкий запах. Необычный парфюм для парня.
– Этого я и опасалась: все-таки стокгольмский синдром настиг тебя, Ливви, – констатирует Молли, потирая глаза. – Будь осторожна!
Я вздрагиваю от ее слов, складываю футболку и убираю в сумку.
– Я просто собираюсь отдать майку, – зачем-то оправдываюсь я.
– Ага, – соглашается Молли, но по ее тону понятно, что она мне не верит.
– Мне пора, – заявляю я и убегаю из комнаты.
– Рано же еще, – доносится мне вслед голос подруги.
Перед уроками очень хочется заглянуть в музыкальный зал. Едва пальцы прикасаются к клавишам пианино, неизвестная мелодия наполняет все пространство вокруг, успокаивая меня.
***
На уроке я не слушаю учителя, пытаюсь по памяти записать новую мелодию, которая родилась утром. После смерти родителей со мной такое часто случалось: вместо того чтобы плакать, я садилась за пианино и играла те ноты, которые приходили в голову и отражали мои чувства. Но за последний год ни одной новой композиции не появилось. Наверное, боль притупилась. Я стала привыкать к своей утрате.