Симпозиум в Стокгольме был очень интересным. Особую радость мне доставило знакомство с венским математиком и писателем Карлом Зигмундом, с которым впоследствии мы стали большими друзьями. Но благодаря Кристеру я подружился не только с Карлом. Еще одним моим новым другом стал сам Кристер. И вот как это произошло.
В день закрытия симпозиума Кристер пригласил несколько его участников к себе на ужин. Дом Кристера расположен на чудном острове Лидингё, к востоку от Стокгольма, отделенном от города проливом Лилла-Вартан. Я никогда не забуду, как тем вечером Гунилла Бакман, бывшая жена, но по-прежнему большой друг Кристера, спела одну из моих песен, а на пианино ей аккомпанировал математик Андерс Карлквист. Я был тронут почти до слез.
А затем Кристер, который очень удивился, узнав, что я немного говорю по-шведски, подарил мне свою только что вышедшую книгу “Upplysning i det tjugoförsta århundradet” (“Просвещение в XXI веке”). Это был увесистый том, но Кристер, улыбнувшись, сказал: “Не волнуйтесь, шведский здесь достаточно простой. Вы легко ее прочтете”. Должно быть, он имел в виду, что книга написана не на вычурном академическом жаргоне, или на каком-то малоизвестном диалекте шведского, или на старошведском, или на чем-то еще в этом роде. На самом деле это был современный сложный шведский язык. Хотя, к счастью, уловить смысл прочитанного я мог без словаря.
Вначале я вообще не представлял, о чем эта книга, но по пути домой я пролистал ее и был заинтригован. Я понял: эта работа – взгляд автора на то, как в идеале люди должны сосуществовать и ладить друг с другом в конфликтном мире, по сути, гимн толерантности, рассудительности и вере в науку. В каком-то смысле она напоминала мою любимую классическую книгу Мартина Гарднера “Обман и чудачества под видом науки”. Эта книга, когда я подростком прочел ее, изменила мою жизнь.
Дух книги Кристера мне импонировал. Он соответствовал присущему мне с детства ощущению, что жить надо в согласии со своими идеалами, и не покидающей меня вере в науку. Когда же я добрался до дома, мне в голову пришла сумасшедшая мысль: а что, если я переведу эту книгу на английский? Ведь, поступив так, я не только удружу Кристеру, но и окажу услугу себе самому: перевод подтолкнет меня к интенсивным занятиям шведским. Этот язык я полюбил еще в 1966 году, когда полгода жил в Швеции. Более того, если предположить, что книга будет напечатана, можно надеяться, что она будет полезна и англоязычным читателям, которым станет доступна очень ценная система идеальных истин. Это было отличным обоснованием для моей затеи, и я был очень рад, когда Кристер пришел в восторг от такого предложения. Хотя как он мог повести себя иначе? В конце концов, человек, которым он когда-то восхищался, теперь чисто по-дружески предлагает быть его переводчиком! Что еще могло стать для него большим сюрпризом и доставить ему большее удовольствие?