Парень встал, подошел к окну. Тетушка Розетта была серьезной проблемой для них. Проблемой, требующей срочного решения. Но как?
Ночное небо чернело за мутноватым стеклом. Непоколебимо спокойное, оно разлилось теплым океаном снов над целым полушарием Земли, огромной для ее обитателей и крошечной по сравнению с целой вселенной. От неба веяло, как казалось Маркусу, легким презрением: что для огромного мира проблемы отдельного человечка в заурядном английском захолустье?
Да сущий пустяк.
"Докатился, – Маркус кисло улыбнулся, чувствуя себя отчаянно глупо даже в собственных глазах. – Сейчас бы спрашивать советов у отдельно взятого куска природы".
Утро началось наперекосяк. Разбудила всех очередная истерика тетушки, которой приснился кошмар, затем Анни случайно задела вазу на кухне, и Маркусу с Джозефом пришлось собирать осколки: сестра порезала руку первым же осколком, и Маркус только недовольно от нее отмахнулся. Затем и Джозеф порезался, почему-то обвинил в этом брата, но, к счастью, едва начавшуюся ссору остановил доктор Ричардс.
– Не ведите себя как маленькие, – зло бросил доктор, наблюдая и услужливо подсказывая, где остались пропущенные осколки. – Тут и одной истерички хватает.
Молодые люди пристыженно опустили глаза и в гробовой тишине убрали оставшиеся осколки. Тишина, правда, у каждого была своя: холодно-бесстрастная и горячо-раздраженная.
Лишь только когда Маркус встал, тишина прервалась.
– Проклятье, – зашипел он, скривившись на собственную ладонь.
– Что такое? – Джозеф, несмотря на обиду, тут же отозвался.
– Порезался, – коротко ответил Маркус, кинул осколки в мусорную корзину и потянулся к шкафчику с аптечкой. – Иди, начинайте без меня.
– Сильно? – тут же сунулся посмотреть брат.
– Что, Джоззи, материнский инстинкт проснулся? – издевательски спросил Маркус. Джозеф его ответом не удостоил и, бросив острые стекляшки в корзину, быстрым шагом вышел из кухни.
Маркус наконец остался один.
Парень включил воду, подставил ладонь под струю и крепко задумался. Проблема. Тетушка за ночь не испарилась, не провалилась сквозь землю и даже не умерла от сердечного приступа.
Кровь розовыми струйками стекала по пальцам, и не думая останавливаться. Неужели единственный выход – запачкать свои руки, чтобы избавить себя, брата и сестру от этой обузы? Кровь плохо смывается, она оставляет за собой едва заметные разводы, но эти разводы никогда не сотрутся из памяти. Они будут жить вместе с тобой, будут давать пищу грызущей душу совести. Маркус не был трусом. Но и идиотом себя не считал. Только идиот может наивно полагать, что имеет право распоряжаться чьей-либо жизнью.