– А «внутрюшки»?
– А вот это пока не проверяли. Официально же в розыск никто не подавал, а проникать в чужую собственность незаконно. За это и схлопотать можно.
– А надо бросить клич, чьи машины с регистраторами стояли так, что могли что-то подозрительное записать. Звоним Мерзавкину!
– Да ребята, да что вы прямо обижаете! – надулся но том конце связи Мерзликин. – Колин дом стоит так, что ни одна собака ближе, чем на полкилометра, туда не проедет. И шлагбаум там только на Колю настроен. Да, в глуши он, в глуши! И я в глуши. Только в другой. Тишины нам в преклонном возрасте не хватает, вот почему! Сами такие же, понимать должны.
– Иван Емельянович! – обратился к Мерзликину Константин. – А вот не слабо под Вашим чутким руководством нам всем посетить этот домик в деревне? Вдруг там что-то есть для наших расследований. У Вас есть ключ. Если что – Вы забеспокоились о своей «правой руке», потому что она не выходит на работу и не выходит на связь: вдруг с ней что-то случилось, вдруг стало плохо, вдруг там уже труп.
– Что Вы такое говорите?! – Константин с Райкиным почувствовали, как на той стороне связи Мерзликин вспотел. – Ах, я старый бегемот, я же даже и не подумал проведать его на дому! Наверное, у меня начинается старость. Конечно, нужно ехать к Коле! Немедленно! Сейчас!
Мерзликин приехал один («Шифруется», – шепнул Константину Райкин). И тщательно осмотрелся: нет ли за ним «хвоста». Снаружи все следы были тщательно уничтожены дождем. Внутри не нашлось ни трупа, ни следов преступления.
– Здесь должны поработать специалисты, – сказал Константин. – Собрать отпечатки, может, еще что-то обнаружат. Мы не имеем таких полномочий, и у нас глаз не наметан на такие дела. Почему Вы не хотите этому делу придать официальный ход, ведь все-таки пропал человек, прошло уже намного больше трех дней? Пора бить тревогу!
– Не надо, – зажеманничал заказчик, опустив крашенные реснички. – Ну, не надо! Я же могу упасть в своих собственных глазах.
– Это как?
– Это так, если это так, то значит, что я не смог обойтись своими собственными средствами защищенности.
(«Боится, что ему придется рассказать про единение душ», – шепнул Константину Райкин).