Они еще далеко. Сердце колотится нервными прыжками. Внезапно, с разгона, оно ударяет в верхнюю часть грудной клетки, которая разорвана в кровь дикими когтями озлобленных веток, разрывает ребра, пытается вырваться наружу, чтобы посмотреть в мои слезящиеся от ветра и помертвевшие от усталости глаза.
Мне надо найти какую-нибудь расщелину, рытвину, не знаю что. Я ищу, мне надо согреться, надо поспать и черт с ним, будь что будет потом.
Эта куча высохшего валежника в глубине оврага и холодный ручей полный заледеневшей ноябрьской воды станут моим убежищем на сегодня. Максимум на час, нет лучше на два. Я молча скукожился от зыбкого холода и раздеваюсь догола, кого стесняться.
Отложив разгрузку и оружие на валежник, медленно отжимаю одежду, натягиваю ее на замерзшее тело, приправленное запахом хвои и тягучей грязи. Мой любимый и дорогой «Зиг Зауэр», пистолет всех веков и народов, как говорил мой наставник в учебном центре. И только на тебя у меня сейчас вся надежда. Он молчит и тихо греется в моих руках. Я влюбленно прячу его и как ребёнка заботливо прижимаю к груди.
Мое временное жилье из колючего валежника, который пахнет перезрелым и заплесневевшим запахом хвои старой ели. Ели, сосны, ели. Да, точно, я не ел ничего последние двадцать шесть часов. Не об этом, надо думать не об этом. Не стесняйся обхватить себя руками и попробуй согреться и заснуть.
– Командир, подъем, тревога! Кэп, проснись.
«Какая на хрен тревога, это у кого такое чувство юмора». Какая тревога спи, давай!
Мне уже тепло, нега постепенно проникает в тело, убеждая его, что только она является его властелином. Мокрый и пресыщенный влагой воздух постепенно исчезает из моего сознания. Дождь, когда-то мерзкий и ненасытный, теперь шуршит по скрученным листьям.
Он осторожно, исподтишка падает тяжелыми каплями на дымящийся паром камуфляж и растекается вместе со сном, убаюкивая мое помутневшее от усталости сознание.
Тишина. А вот и тихая «кроличья нора».
Глава 2. Не все всегда становится явью.
Она своим криком «Кей-Кей» сверлила мне мозг выклёвывала, разрывала, вытаскивала из моей черепной коробки его по кусочку, как плоть личинки жука короеда. Эта обнаглевшая тварь сейчас сидела на ветке валежника и практически орала мне в ухо.
Это была довольно большая птица, крупнее дрозда. В окраске ее оперения бросались в глаза. Яркий рыжий хвост и черно-бурая шапочка. Она чем-то напомнила мне синицу: постоянно перепрыгивала с ветки на ветку, долбила клювом пойманную добычу– личинку короеда, зажав ее умело пальцами своих ног и при этом сопровождая свои бессмысленные действия разнообразным щебетанием.