Запостил как-то Островский в 1860-м в местном бумажном блоге пером айпада стиснутые, не по-девичьи глубокие, но тайные мысли. Лучами закатов тёмное царство холмов инстаграма раздвинул. Бритым пейзажам пляжей интеллектом погрозил через облака. Холмы посмотрели красивыми глазами презрительно: неформатно излагаете, уважаемый.
А Островский всё бился чернильницей об экран. Даже закомментил как-то, мол, «больно трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю».
Посидела Катерина в карантине, почитала для себя неожиданно более двух строчек. На третью неделю звонит подруге по вотсапу: «Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти».
И – лайкнула смелым смайликом самый длинный пост Островского в самое сердечко!
Варя и барыня с двумя лакеями подивились так равнодушно и дальше фотки листнули. А барыня в личку Катерине хлёстким прутиком бессмысленно ткнула: «Вот красота-то куда ведёт. Вот, вот, в самый омут!»
Ещё Прокофьич бородой пузо погладил, пену пивную в глоток опрокинул и вдогонку диким логичным ором через репост в гладко-фотное пространство двинул: «Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед!»
Плюнул Александр Николаевич на всё это и ушёл в новом мессенджере под названием «Смутное время» с Костомаровым чатиться.
Сергею Довлатову посвящается
Кавычки не ставлю, когда небом высеченные искры из его произведений использую ниже, а то глаза будут спотыкаться. Да и впрямую я их не цитирую, а стёбносюррирую.