Мое горло сдавливают горе и ярость. Я крепко сжимаю нож, задираю голову, смотрю на небо, и на мое плечо падает темно-красный лист.
Раньше осень была моим любимым временем года. Я находила ее поэтичной – из-за листьев, пылающих неистовыми, яркими цветами перед тем, как они задрожат и слетят с ветвей. Как будто последние мгновения жизни всегда бывают ярче всех остальных.
Но теперь я предпочитаю нежные, мягкие цвета весны.
Я шевелюсь, и лист падает с моего плеча на землю. В воздухе пахнет разложением. В нескольких рядах от меня висит джутовый мешок, в котором лежит труп Илая Хиггинса, испустившего дух две недели назад. А на другом дереве, тоже близком, покоится Хестер Олифф, чье сердце остановилось только вчера. Оба эти дерева покрыты цветами, и имена умерших намедни вырезаны на их стволах под именами тех членов семей, которые ушли прежде. По меньшей мере дюжина деревьев обременена мешками с останками.
А на нашем дереве останков нет. И мне не на чем сосредоточить свое горе.
Я встаю с земли и стряхиваю с юбки пыль. По моей голове и рукам бегут мурашки, и я замираю. В последние несколько недель я испытывала это ощущение много раз. У меня такое чувство, будто мою спину сверлит чей-то взгляд, будто кто-то дышит мне в затылок, будто кто-то следит за мной.
Я резко разворачиваюсь, но вокруг никого нет. Это всего лишь игра моего воображения, всего лишь страх, порожденный последней угрозой Лэтама: «Скоро увидимся, Саския, можешь не сомневаться».
После смерти матушки мне каждую ночь снится один и тот же кошмар. Заснув, я всякий раз снова вижу каждую деталь ее убийства. Как Лэтам вонзает в ее спину нож. Как потрясенно расширяются ее глаза, когда она падает на меня. Как на мои руки льется ее кровь.
Затем мой сон переносит меня в такое место, которого я не видела никогда, – в комнату, полную магических книг и костей, благовоний и непонятных орудий. Ко мне быстро идет Лэтам, держа изготовленный Косторезом меч и глядя на меня глазами, полными такого зловещего восторга, что у меня стынет кровь. Всякий раз я понимаю, что сейчас умру, но просыпаюсь всегда до того, как в меня вонзается клинок.
Лэтам придет за мной – даже когда я пытаюсь об этом забыть, мой разум напоминает мне об этом во сне.
А теперь я навоображала себе то, чего нет, хотя я бодрствую, а не сплю.