Если любимый цвет Фредерики – красный, то моя мама предпочитает розовый. Она затянулась в нежно-розовое платье-футляр, украсив его большим ожерельем с бриллиантами и подходящими по стилю сережками. Пепельные волосы были забраны в ее фирменный пучок. Не припомню ее вообще когда-нибудь с распущенными волосами.
Она подошла прямо ко мне. Я съежилась и приподняла голову. Я справлюсь.
– Мэдисон.
Ох-ох. Тут не приходилось надеяться ни на каплю тактичности.
– Рада видеть тебя, мама. – Если быть точнее, рада наблюдать произошедшее только что изменение в ее лице.
Я знала, что не мне судить ее. Я либо унаследовала ее тщеславие генетически, либо впитала ее воспитание, хоть и пыталась быть более глубоким человеком. В ее возрасте я, скорее всего, тоже сделаю пластику лица. Ну если смогу себе это позволить финансово, что вызывает сомнения.
– Знаешь, что мне сегодня пришлось делать? – спросила она требовательным тоном, и я глубоко вдохнула, отметая первые напрашивающиеся варианты ответов.
Слишком бурно реагировать на мнимое оскорбление?
Составлять список, в чем я не преуспела и разочаровала тебя?
Надуться на то, что кто-то не признает твои заслуги и важность?
Сесть на новую диету?
В итоге я сказала просто:
– И что же? – вроде как безопасная реплика.
К нам присоединился отец:
– Что я пропустил?
Наступила неудобная пауза. Мама была раздражена тем, что ее прервали, а я не знала, что говорить дальше. Ему было нечего добавить, кроме уже заданного вопроса. Насколько я могу вспомнить детство, отец никогда, в сущности, не беседовал со мной. Дальше одного вопроса он не заходил. Никогда не могла понять, как человек, способный долго и вычурно распинаться перед СМИ и богатыми спонсорами, с таким трудом общался с собственной семьей.
В дверях появился Кофлин и объявил, что ужин готов. Я хотела снова поцеловать его за то, что временно спас меня от продолжения разговора с матерью.
Все прошли в столовую парами. Я шла одна в замыкающих, как последний, служебный вагон железнодорожного состава.
Я пододвинула себе стул и быстро села, пока двое из персонала разносили первое. Льняную салфетку разгладила на коленях сама, пока никто не сделал это за меня. Мама с негодованием взглянула на меня.
Отец повествовал об особо трудном раунде в гольф, который отыграл в тот день, и в середине рассказа мама перебила его: