С высоты холма, который спиралью обвивает дорога к роднику, сначала виднеется белоснежный платок, развевающийся от утреннего ветерка. В одной руке она несёт кувшин, другой придерживает платок на голове, чтобы его не унёс ветер, и широкие рукава, плавно спустившиеся к плечам, напоминают мне крылья лебедя.
Казалось, что мама появляется из-за горизонта вместе с первыми лучами солнца, и её смуглое, в морщинках лицо начинает светиться, как его пламенеющий диск.
Когда в рассветной тишине она ступает по росистой траве межи, звонким эхом отдаётся лёгкое «шип-шип» её разношенных, старых галош. Но шаги замирают возле моей кровати… замирают… больше я их не слышу.
– Почему я не слышу шагов, когда ты проходишь мимо моей кровати, мамочка?
– Я… так… – любящими, радостными глазами она смотрит на меня. Она что-то хочет сказать, но не может, только прижимает мою голову к груди, гладит её, гладит и наконец снова рассказывает эту сказку, – как только я подхожу к твоей кровати, под ногами появляется огромное белое облако и неслышно проносит мимо тебя. Чтобы ты не проснулся, мой ягнёночек…
Я слышу, как ломаются щепки и весело трещат, разгораясь. Конечно, мама уже хлопочет возле очага. Кипятит чай. Дымом кизяка пахнут деревня и даже наш дом, он проникает сквозь щёлку в одеяле и, щекоча мой нос, заставляет меня проснуться.
Теперь я отчётливо различаю шаги матери.
«Шип-шип… Шип-шип…»
Да, теперь она направляется к танурхоне[3] и осторожно приоткрывает скрипучую дверь. Я так чётко чувствую стук нонпара[4], как биение своего сердца. Запах хлеба…
У меня невольно текут слюнки. Хочется попробовать кусочек лепёшки прямо в постели. Я знаю, что мама не разрешит. Скоро она сама подойдёт. Да, как обычно, подходит к моей постели. Сначала приподнимает одеяло, ласково целует в лоб, потом своими нежными пальцами касается век. Её руки пахнут травой, дымком, тестом и парным молоком.
Слышу голос её, тихий, как журчание ручейка.
– Ягнёночек мой резвый, вставай. Для тебя я на рогах принесла травку, во рту – водичку, в вымени – молока…
Но я нарочно притворяюсь спящим. И всё время слышу журчание ручейка.
«Шир-р-р… Шир-р-р…»
Нет, это вовсе не ручеёк. Мама доит корову. И едва-едва доносится мычание телёнка. Наверняка он жалобно смотрит в глаза своей матери. Хочет молока… только… только… молоко выплёскивается из кувшина… выплёскивается и… и… превращается в белое большое облако. Оно приподнимает маму и… взлетает?! Летит! Летит!.. Но неожиданно подул сильный ветер и понёс облако в разные стороны: то над густым лесом, то над волнующейся рекой, то над бушующим морем. Мне страшно, я хочу закричать: «Мама! Ма-моч-ка-а!». Но голоса нет. Я уже совсем ослаб, нет сил даже пошевелиться, и вдруг я вижу, как белое облако неожиданно разбивается о каменную вершину и словно глиняные черепки падают прямо к нам во двор. Разбиваются на мелкие-мелкие кусочки…