В глубине души они уважали Марика. Хоть он и пришел к ним из другого мира, но это был тот глянцевый недоступный мир, которым они любовались через высокий забор. Туда каждый детдомовец хотел бы попасть любой ценой, обманчиво полагая избавиться от обидного прозвища « детдомовский».
Выступления в подземном переходе стали частью унылой жизни Марика; у него появились небольшие карманные деньги. Он решил копить их для покупки новой скрипки и прятать за кроватью под старой половицей, подвесив за петлю в обычном носке. Мысль о накопленной сумме грела его и давала надежду на будущее. Возможно, мама была права, и ему стоит развивать свои способности?
Заканчивалась весна, за ней лето… Марик начал на глазах у всех быстро преображался. Он будто стал выше, стал ходить уверенней, расправив расширившиеся плечи. Превращался в крепкого подростка. Он уже не обращал внимания на шуточки, которых становилось все меньше. И теперь не всякий мог набраться смелости и обидно обозвать его или, тем более, дать пинка или затрещину. Обидное, поначалу, прозвище Моцарт стало вторым именем и даже нравилось. После драки в столовой издевательства Удальца сошли на нет. Последний с удивлением наблюдал за происходящим, не хотел терять привычные позиции среди сверстников. Хитрым наметанным глазом он заметил, что Марик приносит из перехода деньги и где-то прячет их. Вот это не давало ему покоя, вот это настоящая несправедливость.
– Зачем ему столько денег? Пусть делится: подумал Санька, как и когда- то рассуждал в 1917 его прапрадед, штурмуя Смольный. Все равно истратит на сладости. А мне они нужнее…
Как-то во время линейки Марик решил пополнить копилку и, к своему ужасу, не обнаружил носка на месте. Он оцепенел от страха. Как найти крысу?
– Кроме Удальца, вряд ли кто сунется, – рассуждал он. Предстоял серьезный разговор. После линейки Марик, с Удальцом, шепотом сказал:
– Выходи на задний двор, разговор есть.
Удалец сделал равнодушный вид и кивнул в ответ головой. Как только они завернули за угол здания, Марик всем телом навалился на Саньку и придавил его к выкрашенной белой краской холодной стене.
– Где деньги?
– Какие деньги, ты что сдурел?
– Ты прекрасно знаешь, какие…
– Я не брал… честно, – визгливым голосом протянул Санька, корчась от боли.
– Отдавай, говорю…