Казалось, выцвели рассветы,
Недолог день стал, хворым – час.
Неузнаваемого цвета
Вода в реке… И тон у фраз
Но вода в котле остыла:
Время варки истекло…
Произносимых поменялся
На отстранённый, став скудней.
Но я жить так, как жил, старался
В квартирке маленькой своей.
Не то чтоб по привычке старой,
Но по согласию с собой,
Минуя строгие уставы,
Я вымерял шаги и строй.
Но только время оставалось
Невозмутимым, как конвой,
И к прошлому склоняло крой
Того, что с юности досталось.
Исчезли верные приметы,
В забавах не сошлись пути…
«Всё позади, – шепнуло лето, —
Всё позади, всё позади».
Ещё чуток, и травы скосят —
Дорог обратных не найти.
«Всё позади, – вздохнула осень, —
Всё позади, всё позади».
Не получается сначала
Начать! Задор игривый сник…
«Всё позади, – зима сказала, —
Всё позади, всё позади».
И вдруг, на удивленье смело,
Как только может новизна,
Ко мне, как словно бы из сна,
В окно синичка залетела.
«Всё позади, – она пропела, —
Но только… не твоя весна!»
Летом следующего года, находясь на даче, я сидел в беседке и, по обыкновению писал. На этот раз статью для одного искусствоведческого журнала. И вдруг под крышу залетела… синичка и, сев на край столика, что-то сказала. «Фьюить, фить-фить» – запомнилось мне. Какое-то мгновение мы сидели вдвоём и смотрели друг на друга. В тот раз мне удалось внимательно рассмотреть гостью, и с тех пор для меня эта лимонно-черно-серо-белое созданьице – самая красивая из всех пернатых Божиих тварей.
Моё изумление усилилось ещё больше, когда на цветок обвивающего беседку клематиса сел шмель. Помню, как перекрестился, и синичка, видимо от неожиданности, вспорхнула и улетела. На душе наступила прозрачная и лёгкая тишина: отложив работу над статьёй, я тихо сидел и слушал, как шмель, мягко и проникновенно, совсем как церковный певчий протодиакон, брал, выводя обертона, низкие басовые ноты. «Миром Господу помо-о-олимся…» – услышалось мне. «А ведь всё так оно и есть,» – подумал я и еще раз перекрестился.