– Там было столько крови, столько крови! – захлебывался Дерягин, пытаясь не думать о пауке.
Пирог, глядя на свои модные кожаные сандалеты, покачивался, вставая то на носки, то на пятки, и давил зевки кулаком. Но вот он оживился, стал бросать странные взгляды через плечо Евгения и с хитрым прищуром ухмыляться.
– Столько кро… – Дерягин запнулся оттого, что кто-то легонько ткнул его под ребра. Евгений вздрогнул, представив мохнатые паучьи лапы, и вскрикнув, отскочил в сторону.
Пирог, хлопнув себя по ляжкам, захохотал, коридор ответил ему лающим эхом. Обернувшись, Дерягин увидел сияющего призрака в белом… Солнце спряталось, и стены потемнели до цвета крови, что капала в тазик на кафельном полу операционной.
– Это не смешно! – почти выкрикнул Евгений с перекошенным лицом.
– Извини… – тень побледнела и, опустив плечи, поплелась прочь.
– Что за чикса? – спросил Пирог, пристально глядя ей вслед.
– Да так… – Дерягин махнул рукой.
– А она ничего, – заметил Пирог.– Даже очень…
– Ты думаешь? – Евгений недоверчиво посмотрел на удалявшийся призрак в белом.
И вдруг из небытия проступили виолончельные изгибы, темно-рыжие локоны, вспыхнула золотая змейка на запястье…
Как же ее зовут? Что-то сияющее, солнечно-светлое… Имя ускользало…
А тут еще испуганно задребезжал голос.
– Давайте лучше завтра – под нож, а? Или – на следующей неделе, ну же…
Мимо, обдавая Дерягина холодком, проскрипела каталка. На ней лежал мускулистый парень лет восемнадцати. Белые халаты, облепив каталку, жалостливо жужжали над парнем, пытались успокоить его.
– Ненавижу! – парень отмахивался от белых пчел.– Ненавижу!
Небритый Сап зычным голосом вбивал в парня ободряющие слова:
– Мы еще на твоей свадьбе кутнем. Вот увидишь, – и гладил парня по косынке на голове. Косынка сливалась с мраморно-белым лицом. Дерягину казалось, что на каталке везут одного из богов-олимпийцев. Их изображения Евгений в последнее время частенько копировал себе в альбом, – набивал руку для рисования комиксов, которыми он заболел, насмотревшись японских мультфильмов.
Дома Дерягин по памяти углем набросал молодого бога. А ночью тот, мертвенно-бледный, явился к Дерягину во сне. Он сел на стул у окна и, как собачку, поглаживая на коленях паука, шевелившего мохнатыми лапами, парень тихо-тихо, так, что невозможно было расслышать, продребезжал имя медсестры…